Мужик ласкает даму

Жил один, как говорится, русич на Руси.
Жил себе по русски, как умел.
Оскорбят бывало, сматерится:
– Сен суси!
Дескать: на-ка выкуси, вкуси!
Словом, был он очень русский, господи, спаси.
Но имел нерусскость на уме.
Ох, имел!
Однажды в день весны
Русской нашей леской с русским поплавком
(Или без него, а с помощью блесны)
Рыбу он ловил.
А выловил какой-то митинг-исполком.
Поглядел, понюхал:
– Боже, что за вонь!
А из вони дружным залпом:
– Ах ты жид!
Он упал,
Упал на круглый маленький песок.
Из сознанья брызнул мертвый сок.
И теперь там место чертово, где прах его лежит.
Растеклась нерусскость из него,
Отравила всю природу, все кусты.
И приходят люди православные туда
И кричат:
– Иду на “я”! А уж потом на “ты”!.. —
И меняется их мысленный фасон
До того, что в корчах падают, чуть скажут
                                                      “русофоб”.
До того, что в слово матершинное “массой”
Мысль какую-то пытаются вложить,
души наморщив лоб.
Разлагает место хоть кого, влеча к беде.
Чертово?
Нет, более чем чертово, друзья!
Где оно?
Да как сказать… Не то чтобы везде,
Но огородить его
Иль как-то вычленить, я пробовал, нельзя.

Разговор двух убитых

Как-то в бане, в храме быта
Мне сказал один детина:
– Митинг – это та же очередь.
Только крайних не найти.
А обычная обида – очень левая доктрина,
Если мелом написать ее
И на палке понести.
– Ну, а что же есть свобода?
И ответил он подумав:
– А она – полет небесный.
Но без крыльев не взлетишь…
Ей прийти бы к человеку,
А она явилась к дубу.
Мол, вставай, вставай, бедняга
И ступай, куда хотишь!
А куда ему хотится?
Или мне – куда хотится?!
И закручинился детина,
Впал в мочалку с головой.
И сучил руками, мылясь,
Как застреленная птица.
– Время! Тфу!.. – И матерился.
И лился ядом, как живой.
Блажен, кто посетил…

Зачем этот дождик?..

Зачем этот дождик?
Чтоб мокнуть…
Мне стол подползает под локоть:
– Держи свою голову так,
Как будто все сущее – сцена,
А ты – порожденье Родена,
Могучий мыслитель-мудак.

Зачем деревенька?

Чтоб плакать.
Поеду, куплю себе лапоть, —
Им щи так удобно хлебать!..

Призвали на пир всеблагие:

Чужбина, чтоб жить ностальгией,
А родина, чтоб погибать.

В свободе есть такая глубина

В свободе есть такая глубина,
До дна которой смертным не добраться.
Но ниже дна
Лежат Любовь и Братство.
И, может, только потому
Свобода нам нужна.
И, может, только потому…
Я знаю, мне
Колодец воли до конца не вырыть.
Жизнь коротка.
Но некий свет навырост
Дается мне на каждой новой глубине.
И только им душа жива. А, стало быть, и я.
Не ждущий ни пришествия и ни иного чуда
Вдруг слышу зов
И вижу дом и дол…
Так, словно родом я оттуда,
Куда пытаюсь лаз я продолбить
Сквозь толщу бытия.