Мужик в царском доме. Записки о Григории Распутине (сборник)

Прошло несколько дней. Как-то вечером мы встретились у Р. с Люб. Вал. Она жаловалась на нездоровье, прикладывала ладонь ко лбу, была чем-то озабочена и печальна. Когда она собралась уходить, я тоже встала и мы вышли вместе. Со вздохом проверив содержимое своего кошелька, Люб. Валер. подозвала извозчика и предложила мне подвезти меня. Заговорили о Муне. «Не боитесь ли вы, что последствия влияния Ол. Влад. могут быть очень печальны для Муни?» – «Ах, дитя мое, все это ужасно, – вздохнула Люб. Вал., – Ол. Влад. – тяжелый крест для меня. Ее влияние на Марусю огромно, и только моя надежда на милосердие моего бога (она всегда говорит «мой бог», переводя с французского) помогает мне переносить все это. Entre nous я не могу понять Григ. Ефим. Я твердо убеждена, несмотря ни на что, если бы он хоть раз серьезно сказал Оль. Влад. свое мнение об ее выходках и велел ей прекратить эту блажь, она послушалась бы без сомнения. Но он это не делает, и они разыгрывают непристойные сцены, а каково мне при этом присутствовать и знать, что моя дочь, девица, все это видит и слышит. Вы сами видели, знаете, сколько раз видели, что это такое за комбинация Гр. Еф. и Оль. Влад., они это точно нарочно выделывают, а Муня и Ол. Вл. заключают из его поведения, что он очень рад и только для смирения ругает Ол. Влад.». – «Отчего же вы не примете меры, чтобы устранить Муню от Ол. Влад.?» – спросила я. Люб. Вал. горько рассмеялась: «Что вы, дружочек, да разве это можно? Маруся при ее экзальтации в подвал скорее уйдет жить, чем оставит Ол. Влад. Нет, нет, я должна терпеть и это, как терплю многие поступки Гр. Еф. и гляжу на них сквозь пальцы. Ведь если их принять всерьез, тогда все полетит кувырком, все понятия перевернутся. Но я поступаю так же, как наш несчастный царь. Я беру от Гр. Еф. все его изумительные дарования, его дар утешения, его необыкновенную прозорливость, ум, тактику обращения и пропускаю мимо все это недопустимое обращение с женщинами, т<ем> б<олее> что с моими дочерьми[49] и со мной Гр. Еф. всегда держал себя корректно». – «Ну а во дворце?» – поинтересовалась я. Люб. Вал. задумалась. «Видите ли, дружок, – сказала она наконец. – Как там ни говорите, а царица все-таки несколько нездорова (ввиду извозчика разговор перешел на французский). У нее есть свои иdее fux[50], она думает, что Гр. Еф. святой пророк. А он в свою очередь уверил ее, что дух его передается только через прикосновение, поэтому, конечно, он их всех там обнимает и целует, но к этому так привыкли и он это делает так естественно, что никого не шокирует, только одна Тютчева да еще от<ец> Александр[51] протестовали, а так я не слыхала от Ани[52], чтобы по этому поводу были выступления. В публике ходит вообще слишком много вздорных слухов». – «Ну а как же царь?» – спросила я. «Его положение трудное, – грустно сказала Люб. Вал. – Вот эта война несчастная и все неудачи в министерствах и в синоде и в то же время царица со своим безумным страхом за жизнь наследника. Ему там совсем голову скружили. Недаром нам Гр. Еф. рассказывает, как царь его не раз спрашивает: «Григорий, скажи, я царь – спрашиваю тебя, царь я или нет?» Это очень характерно, значит, у него являются сомнения в том, что он может свое желание провести. Иногда его заставляют прямо против воли, особенно когда дело не касается политики, там он менее податлив. Вот, напр<имер>, вся эта история с епископом Варнавою и открытием мощей Иоанна Тобольского. Мой бог, какой это получился неслыханный скандал! Вы, вероятно, знаете всю эту историю по газетам, но мне-то она солоно пришлась, я сама принимала участие в этом открытии своим сочувствием по настоянию Маруси и покров на раку жертвовала. С чего пришло в голову Григ. Ефим. сделать этого мужика Варнаву епископом, я понять не могу! Так, кучер какой-то, un grand brigand[53], бродяга, а не епископ. Но этого им мало показалось, и они решили мощи открыть в Сибири! Я думаю, что Григ. Еф. был вовлечен во всю эту историю по своей неопытности и доброте. Это такой пройдоха, Варнава! Но результат получился ужасный! Они там открывают мощи – здесь Синод запрещает, Варнава телеграфирует царю, царь разрешает – Синод опять запрещает, все волнуются, поневоле тут спросишь: царь я или не царь? – и в конечном итоге Самарин покидает пост обер-прокурора, а скандал так и остается скандалом, и главное тяжело, когда все это лично вас касается, это соблазн один, а не прославление! Такой шум, где тут святость! Ольга Влад. все время кричала, что ее бога замыслили погубить, дело даже до участка доходило. Ах, это ужасно, ужасно! и нет никаких надежд, чтобы она образумилась, вот попробуйте поговорить с нею, она все еще у нас. Заезжайте, она вас очень часто вспоминает».