Мужик в царском доме. Записки о Григории Распутине (сборник)

– Как так? Так вы не будете встречать о. Григория? Кто же его будет встречать? Разве так можно относиться к важному делу? Собрать нужно народу больше и выйти на вокзал или к пароходной пристани, смотря по тому, как приедет отец наш: по Волге или по железной дороге. Вы забудьте, пожалуйста, свое имение. Тут едет больше имения и больше всего вашего монастыря и всего вообще, что вы здесь делаете…

– Нет, не могу. У меня все время уже рассчитано.

Лохтина очень обиделась, а я уехал туда, куда собирался. Приехал чрез три дня. В Царицыне уже был Григорий. Он уже успел завести знакомство с красивенькой учительницей с Урала, приехавшей посмотреть мой монастырь и поселившейся в монастырской гостинице.

Император Николай II с супругой и детьми

По рассказам послушницы П., «старец» часто обращался к учительнице, чего-то от нее добивался. И когда та не соглашалась, «старец» сокрушенно часто повторял: «Да, вы не понимаете! Колодец-то глубок, а у вас веревки коротки».

Нет сомнения, что Распутин хотел полечить уральскую красавицу, но она упорно не сознавалась в своей болезни и не желала «старческого» врачевания.

Распутин поздоровался со мною холодно и как-то косо посмотрел на меня.

– Вот все некогда, – начал я. – Только что приехал, и опять ехать.

– Куда? – спросил Григорий.

– Да в Дубровский монастырь служить на праздник. Уж игуменья очень просила. Надо уважить. Народу будет много, а священник там один, да и тот старый и больной.

Со мной поехали Григорий, Лохтина и Лаптинская и около 50 девушек, певчих.

Ни в дороге, ни в монастыре на Григория никто из моих почитателей не обращал никакого внимания, не обращались к нему за советами, не целовали его рук, не бегали за ним, как делали в первый и во второй приезд его в Царицын. Это особенно было заметно, когда Лохтина и Лаптинская, как две ходячие мумии, неотрывно следовали по пятам Григория; если даже он, во время прогулки по монастырскому саду, заходил в известное место, то они останавливались около того места, дожидаясь, пока Григорий справится со своим делом. – Здесь уместно будет сказать о том, что народ царицынский уже давно раскусил Григория, чуть ли не раньше меня, только боялся об этом говорить открыто, думая, что я еще люблю «друга» своего. Свой глухой ропот на Распутина народ выразил так: он приказал фотографу Лапшину отрезать Григория от моей и Гермогеновской карточки, где мы втроем сняты; приказал под угрозой, что если фотограф этого не сделает, то никто не будет покупать карточек. Лапшин отрезал…

В Дубровском монастыре Распутину начальствующие лица оказывали особую честь. Игуменья Августа особенно заискивала его расположения, надеясь через него где-либо достать денег на устройство при саде водоемов.

В храме, во время всенощного бдения, ему вынесли из алтаря свечу с роскошными искусственными цветами. Он взял, но со свечою стоял недолго: скоро убежал из храма и все время службы бегал по монашеским кельям.

Из монастыря возвратились в Царицын.

Мне некогда было возиться с Распутиным, так как много было хлопот по устройству народного паломничества в Саровскую пустынь.

На следующий день Григорий, вошедши в мою келью, говорит:

– Вот что! Уж так мне хочется поехать с народом в Саров.

Я подумал: нужно здорово, в дороге еще вздумаешь виноград срезывать, благо его много собирается в паломничество.

– Только вот там меня ждут, а сначала-то я поеду отсюда в Покровское…

И тут начал Григорий по-прежнему болтать мне чудовищные вещи. Он говорил: «Вот, дружок, ты меня слушайся. Ведь я тебя опять возвратил в Царицын. Я царей здорово донимал телеграммами с Ерусалима… Упорно держались, а потом сдались. Возвратили. Прокурора Лукьянова я велел им прогнать. Прогнали. Скоро Столыпина сгоню. На его место Коковцева поставлю. А на место Лукьянова уже поставил Цаблера. А знаешь что? Ведь Цаблер-то мне в ноги вот недавно поклонился за то, что его в прокуроры доспел».

При этом Распутин наглядно показал, как кланялся ему Саблер: одну колену к земле пригнул, другую на голени держал, а лбом коснулся земли.