Мужик в царском доме. Записки о Григории Распутине (сборник)

Вообще отношения Лохтиной к Александре были гораздо сердечнее, чем отношения к Николаю. Это отчасти можно видеть из писем Вырубовой к Ольге Владимировне. В них Вырубова писала Лохтиной: «Дорогая Ольга Владимировна! Посылаю Вам от Мамы на дорогу 200 рублей, – и отец Григорий мне сказал Вам послать лент, я спросила каких. Он сказал – разных… Помолитесь за нас нерадивых… Здесь все слава Богу, но Мама болеет и мне тяжело, уповаю на молитвы о. Григория… Мама Вас целует. Помолитесь за нас. Ваша Анна… Получили ли Вы кольцо от Мамы?.. Благодарю Вас дорогая Ольга Владимировна, что написали, мне так дорого каждое слово из Покровского, надеюсь увидеть скоро о. Григория, а то все соскучились… Обнимаю Вас крепко. Мама и Дети Вас целуют… Помолитесь за нас… Ваша Анна».

Все эти письма Вырубова писала Лохтиной в 1913 году. Подлинники у меня имеются.

Царица за полтора года переслала Лохтиной около 5000 руб. На эти деньги Лохтина построила себе на хуторе Морозове прекрасный домик.

В последнее время она, по рассказам казаков, все ждала к себе в гости наследника и царских дочерей.

Живя вблизи меня, она все время просила царицу и государя прислать ей 10 000 руб. Эти деньги она хотела отдать мне на гомеопатическую лечебницу, хотя я об этом, как вообще ни о чем, ее не просил. Распутин пронюхал про это и запретил царям посылать ей 10 000 руб. Об этом А. Вырубова писала Лохтиной так: «Святая мать! Вы просите десять тысяч рублей. Мама спросила об этом Отца. Отец Григорий написал, что не надо. Не знаем, кого из вас слушать. Подождем. Сам Бог укажет, как поступить» (далее идет речь о посылаемых «Мамой» материях, лентах и просьба помолиться).

При этом Вырубова приложила подлинное письмо Распутина царям о том, чтобы они не давали Лохтиной десяти тысяч.

В письме том, между прочим, «старец» нарисовал какое-то пузатое чудовище с лягушиною головою, с тонкими, как жердочки, ногами и с растопыренными, наподобие паутины, пальцами. Под этим изображением он написал: «Серьга Труханов, отступнек», а около рта чудовища он написал: «Денег дай!».

Это замечательное письмо цари через Вырубову переслали Лохтиной, Лохтина отдала мне, а у меня вместе с другими письмами Распутина взяли его прокуры и, несмотря на мои настойчивые требования, не возвратили.

Так десять тысяч государыня и не прислала Лохтиной.

Распутин был очень недоволен, что Лохтина жила около меня. По этому поводу он писал ей бранные письма. Вот доподлинно одно из них:

«А бесовстная, А бесыдница, А проклятая, стерва. Ты чего там живешь подле Серьги отступнека. Ему, дьяволу анехтема, анехтема, анехтема. А ты подлюка там живешь. Я тебе морду всю в кровь разобью. Да! Григорий. Да!»

Где сейчас О. В. Лохтина, достойная крайнего сожаления, и что с ней – я не знаю. Очень боюсь, как бы она в своих странных балахонах и с ленточками не посетила Христианию…

М. И. В. – Дочь сенатора, девица очень красивая, 35 лет. Познакомилась со «старцем» на первых порах его деятельности в Петрограде. Увлеченная учением Распутина об изгнании блудных бесов, она, боримая, не желая выходить замуж и лишаться через это высокого придворного места, решила лечиться в «старческой лечебнице» Распутина.

«Старец», конечно, оказал милосердие и начал лечить ее. Сначала врачевал обычными поцелуями, прикосновениями и банями. Меря, как ее всегда звал «блаженный», повиновалась и, по всей вероятности, ожидала, что вот-вот она совсем будет чистая и святая и ей легко будет пребывать в девичестве.

Она участвовала в радении у Макария и даже дралась с Лохтиной из-за того, кому лежать по правый бок «старца».

Видимо, все шло по-хорошему. «Старец» писал ей письма.

В конце концов «блаженный» и здесь пересолил, ошибся, дал слишком сильное лекарство, и Мери ушла от него…

После одной бани, где «старец» предварительно убедил Мерю, что он бесстрастен и ничего не чувствует, когда прикасается к женщине, Мери легла рядом с Григорием, заснула, и – о ужас! – в это время «блаженный» сделался страстным и растлил чистую, невинную бедную девушку… Мери рассказала об этом Феофану на исповеди…

Когда Распутин, во время первого посещения Царицына, послал ей заискивающую телеграмму с рождественским кантом, то она даже и не ответила… Уже была обижена «старцем».

Об этом ужасном преступлении Распутина я узнал уже после защиты его из письма иеромонаха Вениамина. Говорил мне об этом в апреле 1910 года и диакон Салодовников.

Наконец, проговорился об этом, по нужде, конечно, большой друг Распутина – П., получивший от «старца» придворное звание камер-юнкера.

Когда я, 23 мая 1911 года, служил у него в доме, в Царском Селе, молебен, то он, желая заранее устранить то неприятное впечатление, которое могли на меня произвести ходившие по Петербургу слухи о растлении Распутиным, завел меня в одну глухую комнату и как-то таинственно начал говорить: «А что М. И.-то выдумывает про нашего великого прозорливца и отца! Говорит, что он ее растлил».

Тут П. замолчал и задумался.

– Что же дальше? – спрашиваю я.

– Дальше, дальше… я ей сказал, чтобы она молчала, и показал ей вот что!