Мужики и бабы

– Здорово, часовой! – сказал Кадыков, подходя.

– Здравия желаю, – сипло ответил Максим, переступая с ноги на ногу.

– Ты чего спишь, ай озяб?

– Баба где-то провалилась, ни дна ей ни покрышки. Приди, говорю, утречком, подмени, а я схожу картошки поем, погреюсь. Не идет!

– Ружье-то стреляет? А ну-ка?!

Кадыков протянул руку, Максим проворно снял ружье и подал.

– Зачем же ты ружье отдал? А ну-ка я тебя этим ружьем да по уху? А хлеб казенный увезу?

– Дак на то вам и власть дадена.

– Ты же часовой! Ты никаким властям не подчиняешься, только тому, кто тебя ставил. – Кадыков свалил вправо хвостовик, переломил ствол – ружье было заряжено. – Кто тебя поставил на пост?

– Председатель Кречев.

– Вот ему и подчиняйся. Больше никого не слушай. На, держи! – вернул Кадыков ружье.

Максим взялся за веревочную поцепку и закинул ружье за спину, как кошелку.

– Как же у тебя из-под носу яблоки увезли?

– Так вот и увезли. Из ружьев палили, отогнали нас ажно к Волчьему оврагу.

– Сколько вас было?

– Я да Маркел.

– А вы чего ж не стреляли?

– Дак у нас одно ружье на двоих с одним патроном. На крайний случай, ежели сильничать начнут. Они ж с трех концов палили. Куды тут!

– Хороши сторожа. Нечего сказать… Ты хоть видел, куда ваши яблоки повезли? По какой дороге?

– Повезли в Тиханово на двух подводах.

– В какой конец?

– В Нахаловский… В какой же ишшо?

– Ладно… Разберемся, – сказал Кадыков.

Он сходил в казенку, купил поллитру сладкой наливки облепихи и зашел к Насте Гредной. Несмотря на позднее время, хозяева все еще дрыхли, – Настя лежала на печи, как в окопе, наружу торчали только ее подшитые валенки носами кверху. Степан, завернувшись в свиту, валялся на деревянной кровати в шапке с завязанными ушами, лицом к стенке. В избе было холодно, пар валил изо рта, как в предбаннике.

– Есть кто живой? – спросил Кадыков, переступая порог.

– Кого там черт занес? – нехотя отозвалась Настя, и даже валенки ее не шевельнулись. Она проявляла интерес только к тому, что свершалось на улице, у себя же в избе она делалась сумрачной и глухой.

Степан приподнял голову и, увидев фуражку со звездой на Кадыкове, вдруг застонал.

– Ты что, или заболел? – спросил его Кадыков.

– Заморила, проклятая баба. Всюю ночь у окна просидит, а потом дрыхнет до обеда. – Степан встал с постели, опустил на пол ноги, обутые в валенки. – Веришь ай нет, в валенках ноги зашлись от холода.

– Что ж вы не топите избу?

– Спроси вон ее, ведьму, – кивнул Степан на печь.

– Сперва надо избу ухетать, а потом топить, – отозвалась Настя. – Сделай, говорю, защиток вокруг избы, все теплее будет.

– Изба не сарай. Что ж вокруг нее застреху делать? От людей совестно, – сказал Степан.

– Ну и не кряхти, ежели совестно.

– Слезай, Настя! У меня тут есть обогревательная. – Кадыков поставил бутылку на стол и сам сел на скамью.

– Это каким тебя добрым ветром занесло? – веселея, спросил Степан.

– Да иду вот по селу, вижу – окна замуравели, зацвели серебряными цветиками. Дай, думаю, загляну. Хоть печку растоплю им – не то замерзнут.

Настя подняла голову, приставила очко к единственному оку и, разглядев бутылку на столе, проворно слезла с печки.

– Ну, погреемся, хозяйка? – обернулся к ней Кадыков и потер ладони. – Давай стаканы.

Настя достала стаканы с полки, занавешенной шторкой, поставила на стол. Выжидательно спросила:

– А как же насчет закуски? У нас ведь, окромя квашеной капусты, ничего нет.

– Эту не закусывают, – сказал Кадыков, разливая облепиху, – она сладкая. Вроде чая с сахаром. Ну, будьте здоровы!

– Спасибо вам, Зиновий Тимофеевич. – Степан слегка поклонился и выпил залпом.

Настя долго тянула и кривилась.

– Ты чего морщишься? Или горько? – спросил Кадыков.

– Вино, она и есть вино. Ты ее пьешь, а тебе страшно, инда сердце замирает, – ответила Настя, ставя стакан. – А вы чего ж не пьете? – А сама поглядывала на оставшееся вино в бутылке.

– Я пью только чистое белое, – ответил Кадыков, забирая в руку бутылку. – Что, Настя, еще хочешь?

– А ты петь меня не заставишь? – осклабилась Настя, раскрывая свой щербатый рот.

– А спела бы.

– Ой, не греши! Ну тебя к богу за пазуху. – Она кокетливо махнула рукой и рассмеялась.

– Ты, Настя, вот что мне скажи: ночью накануне Покрова ребята на улице шибко гуляли?

– Да ну их к лешему, – ответил Степан. – До полуночи спать не давали.

– А выстрелы вы не слыхали? Говорят, стреляли в больничном саду?

– Ен далеко, аж за горой. Вон игде, – сказал Степан.

– Далеко, это верно. Но если люди бдительность проявляют… Не спят. То услышать можно. А? Как ты думаешь, Настя? – Кадыков покрутил бутылку и стал наливать Насте вино.

– Да слыхала я эти выстрелы, – сказала Настя, глядя на вино.

– Молодец! И я, пожалуй, выпью за твое здоровье. – Кадыков плеснул и себе в стакан. – Ваше здоровье! – И выпил вместе с хозяевами. – Н-да, дела… – Кадыков покачал головой и спросил: – Говорят, в мешках таскали яблоки?

– Врут, – отрезала Настя. – В кадках увезли. На двух подводах.

– Да что вы говорите! – сделал удивленное лицо Кадыков. – И вы сами видели?

Настя только высокомерно усмехнулась:

– Я все вижу.