Мужики и бабы

– Нет… не тебе… Вон Нешке на печи.

– Ты Нешку не трогай, она не вашего поля ягода, – сказал Бандей.

– А я кто, по-твоему? Кто я? – распалялся и Лысый, подаваясь грудью на стол.

– Некто.

– Что значит нехто?

– Да будет вам! – просипел Никифор. – Вы ж играть пришли. А кто хочет скандалить – ступай на Красную горку.

Бандей с Лысым с минуту упорно и мрачно глядели друг на друга, по-бараньи наклоняя головы.

– Нешка, кинь семечек на стол. Вишь, петухи нацелились… поклюют и разойдутся! – крикнул Биняк, и все захохотали.

Отмякли наконец и Лысый с Бандеем.

– Сколь в банке? – спросила Ореха с печи. – Может, поллитра полагается?

Пересчитали деньги, оказалось восемнадцать рублей с лишком. Целковый отдали Орехе. Поскольку в банке было больше пятнадцати рублей, причиталось купить взявшему банк поллитру рыковки. Таков уговор.

– У меня последняя осталась, – предупредила Ореха, отдавая Лысому водку.

Кроме водки на печи у нее стояли два ящика с конфетами, да с жамками, да еще мешок с семечками. И безмен лежал. Отвесит, сколько желаешь.

– Оставь ее! – кивнул Бандей на водку. – Пить будем после игры.

– Почему это? – спросил Лысый.

– Потому! Распоряжается проигравший… по закону.

– Как хотите. – Лысый взял карты и открыл банк.

– Дай и мне карту! – попросил Федька.

Лысый с удивлением поглядел на него, словно впервые увидел:

– Что, Маклак, кобылу отыграть хочешь?

– А ты что, пожалел нашу кобылу? – огрызнулся Федька.

– Ишь ты, дьяволенок! Веселится еще… Отец, поди, портки зубами рвет с досады…

– Не беспокойся, по миру не пойдем, у тебя милостыню не попросим.

– А ну заткнись!

– Ты чего пристал к парню? – вступился Бандей. – Какое твое дело, кому играть, а кому нет? Просят карту – давай!

– У него, поди, денег-то пятиалтынный за щекой.

– Не твое дело… Дай! – властно напирал Бандей.

У Федьки с Лысым глухая вражда. На святках этой зимой в толпе ряженых выделялась дюжая баба в цветной поньке, в нагольной шубе и при маске. Баба пела сиплым дискантом срамные частушки и приставала к девкам. Угадывая под маской по широченным плечищам мужика, ребята держались в стороне, но когда «баба» облапила Тоньку Луговую и при всем честном народе стала тискать ее и целовать, Федька не выдержал – кочетом налетел на высокую «бабу» и щелкнул ее по затылку. «Баба» рявкнула, бросив Тоньку: «Задавлю!» – и, подняв руки, по-медвежьи кинулась на Маклака. Тот юркнул «бабе» под мышку, принял на бедро эту тушу и, рванув за ноги, пустил через себя на дорогу. «Баба» так и растянулась всем хлыстом – руки вперед, мордой в снег. Слетела с нее маска, шаль, и заблестела, залоснилась на снегу розовая лысина. «Да это Лысый!» – удивленно ахнули в толпе. Тот, матерясь на чем свет стоит, вскочил, сорвал с себя шубу: «Убью ошметка!» – и бросился с кулаками на Федьку. Их разняли. А улица еще долго удивлялась: «Вот так Федька! Ай да Маклак! Эдакого кабана завалил… Видать, в деда Евсея пошел». Евсей Бородин, правда, не доводился ему дедом, а всего лишь братом Федькину деду, но кулачник он был отменный. Первый на селе. Один стенку держал.

Федька получил карту – девятку червей… И когда дошла до него очередь, протянул ее к Лысому.

– Иду на рупь.

– Деньги на кон! – сказал Лысый.

– Вот скаред лыковый, мать твою… – выругался Бандей. – Ты карту давай!

– Деньги на кон! – заупрямился Лысый.

– На! – Федька выкинул измятую трешницу.

Лысый отсчитал ему два рубля и вытянул карту. Оказалось – десятка бубен.

– Наберись! – сказал Федька и затаился, ужав голову в плечи.

Лысый открыл своего валета, кинул к нему восьмерку и еще восьмерку:

– Восемнадцать!

– Мало каши ел, – торжествующе сказал Федька. – У меня девять очей, – и кинул свои девятку с десяткой.

– Ты чего карты загнул? – придирался опять к нему Лысый.

– Ты играть будешь или каныжить? – гаркнул Бандей и так хлопнул своей пятерней по столу, что зазвенели в кону деньги и фукнула, мигнув, висячая лампа.

– Я-то играю, – сказал примирительно Лысый. – А ты гремишь как немазаная телега.

– Сдавай!

Бандей все больше и больше горячился, ходил только ва-банк, проигрывался. На кону перевалило за двадцать рублей. Лысый простучал и сдал по последнему кругу.

– Иду ва-банк, – сказал Бандей, не глядя на свою карту.

– Деньги на кон, – сказал Лысый.

– Ты что, не веришь мне?

– Не верю.

– На, мать твою в живоглота! – он вынул из бокового кармана легкого пиджака несколько скомканных бумажек и кинул их на стол.

Биняк кинулся разглаживать бумажки. Пересчитали. Оказалось двенадцать рублей.

– Даю на двенадцать, – сказал Лысый, берясь за колоду.

– А я говорю, ва-банк! – сказал Бандей.

– Где остальные?

– Отдам. Давай на слово!

– На слово просят только у баб…

– Ах вот как! Ну, ладно.

Бандей откинулся на лавке, кряхтя стащил с себя хромовые сапоги, носком протер подошвы, так что свежие шпильки заблестели.

– Во, видал? Новые сапоги… Добавляю, – и поставил их на стол рядом с деньгами.

Лысый взял сапоги, повертел в руках:

– А может быть, они у тебя прелые?