Мужики и бабы

Вот и прятали... Надежда держала концы мешка, Андрей Иванович завязывал бечевкой. В кладовой горел фонарь "летучая мышь", было сумрачно и тихо. Вдруг кто-то резко постучал в железную дверь.

- Накрыли! Эх, твою мать... - Андрей Иванович тихо выругался, выпустил из рук бечевку и сел верхом на мешок.

- А может быть, Маша? - прошептала Надежда.

- Что она, очумела? Мы же договаривались - в кладовую ни-ни...

В дверь опять сильно постучали, и Мария в притвор зло прошипела:

- Вы что там, уснули, что ли?

- Ой, слава тебе господи! Царица небесная! Пронесло. - Надежда бросилась на порог, впустила Марию и снова, заложив дверь на крючок, распекала ее: - Рехнулась ты, что ли? Ведь не маленькая, понимать должна, что мы тут пережили от твоего стука. Вон хозяин сел верхом на мешок и встать не может.

- Ой, Маша, Маша!.. Прямо руки-ноги отнялись, - признался и Андрей Иванович, вставая с мешка.

- Чего вы перепугались? Ведь не воруете!

- Хуже, - сказал Андрей Иванович. - Свое прячем. За кражу теперь меньше дают.

- А кто знает, что вы прячете?

- Дите малое и то догадается. Ночью, при свете, мешки насыпаем... Я уж думал - Ротастенький подглядел. Или кто другой.

- Сам Кречев приходил. Предупредил, чтоб осторожнее были. Его Возвышаев вызывал. Задание дали - захомутать Успенского. Завтра поедут с Зениным. А я решила сегодня сходить в Степанове, предупредить. Потому и помешала вам.

- Куда ж ты на ночь глядя? Полем, оврагами?! Может, лошадь запрячь? Андрей!

- Ни в коем случае, - остановила ее Мария. - Андрей Иванович сам теперь на подозрении. Ему лепят срыв актива, защиту кулаков. Я одна. Пешком незаметнее. Дайте мне сумку! Масла положите, пышек. Если кто спросит, скажу: Федьке несу, на квартиру.

Федька Маклак жил теперь в Степанове, учился в седьмом классе, домой приходил только на выходной день. Без него да еще без Зинки, без этих шумных перебранок, беготни, драк, плутовских проделок, без песен дом Бородиных словно опустел и поугрюмел. Не было и шумных застолиц - то сенокос да страда, то выколачивание излишков. С Якушей и Ваняткой поругались из-за сена, отнесли тройку гусей; Ротастенький принял, а Надежда, вернувшись от него, с порога сердито крикнула на хозяина, словно тот был во всем виноват: "Этого живоглота беспорточного чтобы духу больше не было в нашем доме! Пригрели змею подколодную".

Возвышаев тоже не появлялся, Сенечка донес ему, что Мария погуливает с бывшими элементами - с Успенским да Скобликовым. Глава района почел себя оскорбленным. На совещании в районо, по случаю начала учебного года, Мария, уловив минуту в перерыве, сказала ему с обычной своей насмешливостью: "По вас, Никанор Степанович, самовар у Бородиных в голос воет". На что тот сердито изрек: "Нам теперь, Мария Васильевна, некогда чаевничать в компании бывших попов да помещиков". - "Бородины вроде бы в попах не ходили". - "Зато водятся с ними". - "Впервые слышу". - "Надеюсь, что не в последний раз". И пошел от нее козырем, закинув голову, аж затылок побагровел. И этот отвалил от нашей застолицы, подумала Мария.

Времечко наступило не до песен и застолиц. Даже праздник Покрова прошел как-то всухомятку - из Больших Бочагов родственники не приехали, свои, тихановские, не пришли. Ярмарку отменили, торговлю хлебом запретили, и скот приказано взять на учет. Каждый день ходили по дворам комиссии, переписывали наличные головы, даже ягнят и гусей засчитывали. И все под роспись! Сунут хозяевам учетную книгу: "Распишитесь!" - "Родимые, глаза не видят". - "Не беда. Пиши здесь, на ощупь". - "Дак я и писать не умею". "Ставь крест!" - "Крест, ен от нечистой силы. Скажут - Советскую власть крестом пужаешь..."

Упирались, отнекивались, чурались этой учетной книги, как чумы. А ты слушай всю эту наивную, полудетскую дребедень, хлопай глазами, упрашивай, заставляй, требуй. Нельзя иначе. Придешь с пустой книгой - выговор схлопочешь. А то и нечто похуже. На заметку возьмут, мол, пособничаешь, на стихию работаешь. Социализм - есть учет! И они, весь райком комсомола, целую неделю таскались по дворам, как попы.

Вот так, Мария Васильевна, и ты ходила за милую душу, заглядывала по хлевам да ошмерникам, выявляла "спрятанные головы". Погоди, то ли будет. Пойдешь еще и зерно выгребать, в амбары полезешь, в сундуки... Что, откажешься? С работы уйдешь? Нет. Полезешь как миленькая, думала Мария, идя по ночной дороге в Степанове.

Да что же это делается? Куда мы катимся? К чему идем? Еще каких-то три месяца назад она с гневом отвергала даже мысль одну, намек - сходить и проверить у мужика подпечники. И ведь ее понимали, ее поддерживали. И думала она, полагала, что этих ретивых выгребальщиков они укоротят, как норовистых лошадей. На прикол поставят... Вот возьмутся за них, навалятся разумнее, дружнее, все враз. И замах вроде был, но удара не получилось. Как во сне. И страшно становится, и руки опадают.