Мужики и бабы

- Господи! Хоть бы ты услышал вопли мои и наказал этого остолопа! Через язык погибает человек и всю семью губит, - частенько молилась Фрося в переднем углу, припадая на колени и стукаясь лбом об пол. - Господи! Отыми ты у него язык... На что он ему нужен? Ведь на забавы сатанинские. И день и ночь его чешет, как собака паршивое ухо. Крыша вон расхудилась коровенку снегом заносит, а он, как ведьма старая, только и знает, что мыкается на шабаш.

Молилась и причитывала обычно с утра, пока Федот, почесываясь и зевая, одевался, сидя на краю кровати. Отбрехивался нехотя:

- Ты, Фрося, отсталый элемент, потому как леригия держит клещами твое забитое сознание. А того ты не понимаешь, что трудовая масса давно проснулась от вековой спячки и топает полным ходом за горизонт всеобщего счастья. Ежели мы будем держаться каждый за свою коровенку, разве мы поспеем за всемирным пролетариатом на пир труда и процветания? Это ж понимать надо!

- Эх ты, индюк! Заладил свою дурацкую песню - курлу-бурлу, бурлу-курлу. Я те говорю - корову снегом заносит. Стельная корова-то. Ведь не успеем доглядеть - и теленок замерзнет. Покрой, говорю, крышу. Добром прошу!

- Ноне не до крыши. Иль не слыхала - смычку проводим по случаю сплошной коллективизации. Скоро сведем в колхоз и корову, и двор снесем. А ты о телке. Эх, темнота!

Сидя возле грубки, Федот вспоминал эту утреннюю перебранку и жалел свою Фросю классовым чувством сознательного пролетария к меньшому и темному товарищу по судьбе и по общему делу.

Федька Маклак внес скатанные в трубки плакаты о новых кудесниках и спросил:

- Где тут шкаф товарища Бабосова для наглядных пособий?

- Чаво? - Килограмм поднял свои дремучие брови, и на его сумрачном лице появилось детское удивление.

- Я те говорю - где тут шкаф товарища Бабосова, в котором хранятся журналы и таблицы для неграмотных?

- А-а, вон что! - догадался Федот. - Это все хранится в ликвидкоме. Пройдите, товарищ, через сени. В той половине и располагается ликвидком.

- Вечером, когда спросит Бабосов - где его плакаты, ответишь, что в том шкафу, - сказал Федька и вышел.

До самого выступления Бабосова о них никто и не вспомнил.

Вечером раньше всех пришел Костя Герасимов. Вместе с Килограммом они вынесли на крыльцо граммофон с большой зеленой трубой и завели его на полную катушку, чтобы привлекать народ. Молодежь любила слушать этот музыкальный ящик, привезенный из Желудевки, с распродажи имущества мельника.

Но иголки на этот раз оказались тупые, граммофон хрипел, захлебывался, иголки шоркали и сползали к центру пластинки.

- Федот, ступай поточи иголки о шесток! - кричал Герасимов.

- Дак их держать не срушно. Пальцы обдираешь об кирпич, - отвечал Килограмм. - Кабы клещи были или плоскозубцы...

- А вы гвоздем его зарядите! - советовали снизу из толпы, собравшейся у крыльца.

- Лучше шилом... Тады он жеребцом заиржет...

- Мы ж не кобыл собираем, а людей, - отвечал Килограмм с крыльца.

- Да кто к тебе придет из людей-то?

- Осквернитель церквей! Тебе только чертей собирать.

- Но-но! что за намеки на классовую вражду! У нас ноне смычка...

Толпились возле избы-читальни больше все сельские парни да девки. Ни мужиков, ни баб, а тема смычки серьезная: "Сплошная коллективизация и текущие задачи на селе".

Наконец подошла целая ватага школьников во главе с вечно хмельным химиком Цветковым, прозванным Ашдваэс. Он нес гитару с голубым бантом и напевал хриплым голосом:

Девушку из маленькой таверны

Полюбил суровый капитаны.

Девушку с глазами дикой сэ-эрны,

За улыбку и красивый станн...

- А ну, дорогу народному артисту республики, заступившему на смену позорно бежавшему Шаляпину! - орал, расталкивая толпу, Федька Маклак.

- Потише толкайся, артист! Не то по шее заработаешь, - заворчали в толпе.

- А ну, попробуй... Меня резали резаки - я на камешке лежал... отшучивался Федька.

- Иди ты, какой храбрый!

- Знай наших... Артиста республики ведем. Дорогу, говорю!

- Ты кого артистом обзываешь, Бородин? - окликнул Федьку Герасимов. Кто для тебя Цветков? Педагог или приятель?

- Это я к слову, Константин Васильевич. Ну, вроде представления... Поскольку смычка...

- От твоего представления хулиганством отдает.

- Ни-че-го, отроки-други. Сочтемся славою, ведь мы свои же люди... продекламировал басом Цветков и, поднявшись на крыльцо, снова ударил по струнам и запел:

Па-алюбил за пэ-эпельные косы,

Алых губ нетронутый коралл,

В честь которых бравые матросы

Выпивали не один бакалл...

Потом как-то смял пятерней струны, словно рот зажал гитаре, и сказал:

- Забирай, Константин Васильевич, свой музыкальный ящик, и пошли в избу!

В избе-читальне жарко горели две подвесные лампы-молнии, скамьи стояли вдоль стен, полы - чистые, желтые, и простор на все четыре стороны.

- Филипп Макарыч, оторви да брось! - крикнул Федька и пошел печатать сапогами цыганочку, шапка набекрень, полы вразмах, руки вразлет - только доски загудели.

Цветков, поводя грифом гитары, терзая стонущие струны, опустил глаза, побледнел до синевы и, стиснув зубы, раздувая ноздри, хрипло запел:

Эх-ды, две гита-а-ары за стенно-ой

Жалобно заны-ы-ыли