Настасья Павловна взяла ее за руку и, как маленькую, вывела на улицу. Ночь была морозная, лунная, они остановились в тени под липой и замерли. С высокого приреченского бугра, на котором растянулись в два порядка гордеевские избы и сараи, всплескивались то в одном, то в другом месте, будто подстегивая друг друга, и неслись, ввинчиваясь в темное звездное небо, отчаянные свиные вопли; протяжно и утробно ревели коровы, точно картошкой подавились; блеяли беспрерывно, на одной ноте, словно заведенные, овцы; заполошным брехом заливались собаки. Местами на задах, возле темных банек поблескивали костры, и слабый низовой ветерок приносил оттуда горьковатый душок спаленной щетины и сытный запах прихваченных огоньком, подрумяненных свиных туш.
- Что творится, господи боже мой? Прямо варфоломеевская ночь для скота... - Настасья Павловна вздыхала и крестилась.
Мария стояла молча, слушала эту жуткую какофонию звуков и думала о вчерашней ночи, о том невероятном, мрачном откровении Успенского, и ей становилось тягостно и страшно. И хотелось плакать, как вчера.
- Пойдемте домой! - сказала она и, не дожидаясь согласия Настасьи Павловны, ушла первой.
Спать не ложились. Просидели до самого утра, пили чай, о чем-то говорили, плохо слушая друг друга. Утром, еще по-темному, пришел Акимов.
- Слыхали, что ночью творилось? - спросил он от порога.
- Слыхали, - сказала Настасья Павловна ровным голосом, не глядя на него.
- Что будем делать, Мария Васильевна? - спросил Акимов.
- Надо идти на агроучасток, - ответила она.
- Да, надо... - Он присел на стул и хлопнул себя по коленке. - Черт меня дернул прихватить с собой Звонцова! Это он пустил слушок, мол, вторую свиную голову, что покрупнее, заберут в контрактацию.
- Разве это неправда? - спросила Настасья Павловна Марию. - Ты же сама мне говорила?
- Правда, - ответила Мария, потупясь.
- Какой же это слушок? Он правду сказал, - обратилась Настасья Павловна к Акимову.
- Да не в том дело... Я сам знаю, что правда. Но нельзя было говорить об этом на селе.
- Ага, вы хотели, чтобы потихоньку отбирали свиней, да?
- Я ничего такого не хочу, - ответил Акимов. - Я выполняю приказание.
- Интересно, кто за вас думать станет?
- Настасья Павловна, мы вынуждены... Поймите, есть необходимость... Может быть, мы не так виноваты, как вам кажется.
- Ну и других винить нечего, - сухо сказала Настасья Павловна.
Акимов вскинул голову, как это делают, когда на ум приходит что-то неожиданное и веское:
- Доброхотов под утро к Тиме прибегал. Говорит, и в Веретьях такая же резня была.
- И там Звонцов виноват? - спросила Настасья Павловна Акимова.
Тот усмехнулся:
- Там председатель Совета Алексашин первым свою свинью зарезал. Ну и пошла катавасия... Представляю, как Возвышаев причастит его... Да и нам перепадет.
- А может быть, с Возвышаева и начинать надо? - сказала Мария.
Акимов крякнул и вопросительно поглядел на нее, потом заторопился:
- Ну, пошли! Там уж, поди, собрались.
На агроучастке их ждали. И Возвышаев, и Чубуков, и Радимов, одетые на выход, сидели за столом мрачные и курили. На приветствие вошедших никто даже не ответил.
- Чем нас порадуете? - спросил Возвышаев, и по тому, как был задан вопрос, и по выражению лиц сидевших было ясно, что им уже все известно.
- Подсчеты пока не проводили... Но прикинули... Свиней семьдесят за ночь закололи, - ответил Акимов.
- Чья агитация? - Возвышаев буравил глазами вошедших и даже сесть не предлагал.
- Думаю, что стихийно, - Акимов переминался с ноги на ногу, поглядывая на стулья.
- Думает знаешь кто? Боров на свинье! - взорвался Возвышаев и грохнул ладонью об стол. - Ты мне ответишь за каждую свинью персонально.
- Я вам что, пастух? - огрызнулся Акимов.
- Молчать! - рявкнул Возвышаев и встал из-за стола.
Мария рванулась от дверей к лестнице наверх.
- А вы куда? - остановил ее Возвышаев.
- Вы сперва научитесь разговаривать в присутствии женщин, а потом спрашивайте, - ответила она, глядя на него с вызовом.
- Мы сюда приехали не затем, чтобы давать уроки вежливости, а выполнять задание партии. Так вот, садитесь и ждите своего задания, если вы коммунист, - Возвышаев указал ей на стулья у стены.
Мария, стиснув руками поручень балюстрады, с минуту постояла в нерешительности и наконец отошла к стене, села.
Возвышаев кочетом прошелся вокруг Акимова, руки засунув в боковые карманы пиджака, словно прицеливался, - с какого бока взять его. Но тут растворилась дверь, и вместе с клубами холодного воздуха в комнату вошла целая орава мужиков - впереди юркий Доброхотов, он в момент сорвал с головы заячью шапку и торжествующе оглядел всех вошедших, как отделенный своих солдат. Вот, мол, скольких привел я к вам на поверку. За ним вошли Алексашин, Ежиков и четверо активистов, все в нагольных полушубках красной дубки. Возвышаев, пятясь задом, как бы с дальнего расстояния оглядел всех и наконец разрешил садиться.
- Доброхотов, докладывайте! - Возвышаев и не поглядел на Алексашина, будто он и не председатель Совета и вообще его вроде бы тут и не было.