- Разговоры о критике! Применение критики надо утвердить законодательно, как право. Не разговоры о критике, а правовой порядок должен лежать в основе общества, ибо социальная дисциплина создается только правом. Соблюдение этого права гарантирует свободу, то есть свобода внешняя обусловливается общественной средой. О каком соблюдении права, о какой свободе, о социальной дисциплине можно говорить, если правопорядок публично поносится леваками? Слово "адвокат" стало ругательством. А еще ниже - "присяжный поверенный", уж ничего уничижительней и быть не может, чем эти слова, понятия или обязанности по соблюдению правопорядка. Теперь другой лозунг опять выплыл из военного коммунизма - руководствуйся революционным сознанием! Что, мол, мне выгодно, то и нравственно. Мужики про это говорят: чего хочу, того и клочу, то есть начальству все позволено. А кто с этим не согласен? Тот, кто сегодня поет не с нами, тот наш враг. А там - объявить врага социальным навозом - и к ногтю. Поймите же - это левой теорией освещено. Здесь не Маркс, а все тот же Бабеф, бабувизм. Ведь как просто - исполняй, руководствуясь революционным сознанием. Сознание же бывает разным: одни стыдятся безобразничать, другие усердствуют по святой вере, третьи по тупости, четвертые по хитрости... Так вот, Возвышаев твой усерден и туп, и жалость ему неведома, - обернулся он к Марии.
- Зато он чует, куда дело поворачивается, так это-о...
- Именно, именно! - подхватил Успенский. - В этом вся соль. Всего лишь два года назад на Пятнадцатом съезде и Сталин, и Калинин, да и другие говорили, что нас, мол, толкают к расправе административной с кулаком, но мы не позволим-де нарушать революционную законность. И что же? Не прошло и двух лет, как эту самую законность и не вспоминают, а расправу ведут публично - выбрасывают людей из квартир в городах, мол, нэпманы - не люди, о деревне и говорить нечего. И толкнули на это беззаконие именно партийная интеллигенция, леваки, все эти Ларины, Преображенские, Каменевы да Зиновьевы. Вспомните, что говорили они еще пять лет назад? А газеты? В последнее время они кишели этими подстрекателями. Все дело в том, что русская интеллигенция, я имею в виду атеистическую часть ее, радикальную, состояла из людей ни индивидуально, ни социально не дисциплинированных. От них все и пошло. Эта их любимая формула - опираться в действиях на революционное сознание - давно известна.
- Так это-о перефраз знаменитого клича разинской вольницы - "Сарынь на кичку!". Древняя замашка, - сказал Роман Вильгельмович и рассмеялся.
- Возможно... Хотя я как-то не думал о разинской вольнице, - отозвался Успенский. - Впрочем, у Костомарова писано об этом. Но сейчас я говорю про нашу радикальную, самовлюбленную, самоуверенную интеллигенцию. Она всегда стремилась вывести сознание из-под контроля нравственности. Она плевала на религию, на семейные устои, на общественные традиции. Вспомните хотя бы Марка Волохова из "Обрыва"! Все его действия по этому новейшему сознанию оборачиваются жестокостью к людям, близким и дальним. Оно и понятно автономность сознания таит в себе большую опасность.
- Прости, Митя! Ты же сам говорил мне, что интеллигент - это тот, кто борется за права человека.
- Милая моя, теперешний интеллигент, который говорит о правах человека, - это совсем другое. Интеллигент, не ставший бюрократом, отрезвел, он огнем очищен, он кается.
- Кается, отрезвел! - воскликнул Юхно. - Так это-о что-то значит? Видимо, не так уж плоха была интеллигенция, если кается и несет голову на плаху?
- А что ж они хотели? Посеешь ветер - пожнешь бурю. Или они полагали, что только народ будет расхлебывать заваренную ими кашу? Нет, сами хлебайте и помните, что потеряли. Ведь те, дореволюционные, интеллигенты, имели такие права, которые нам теперь и не снятся. Но им мало было... Я говорю о потрясателях основ, об этих наполеончиках, которые во имя-де общего блага плевали на свободу личности и на всякую духовную деятельность, требовали подчинения живой жизни казарменному распорядку согласно их партийным установкам. А либералы аплодировали им. Теперь они плачут.
- Но ведь это тоже борьба за права человека, Дмитрий Иванович! перебил его Герасимов. - Право на свою партийную линию, право на эксперимент, в конце концов. Ведь это же задумано было для общего блага!
- Да, они тоже боролись за права человека. - Успенский нервно усмехнулся и с грустью поглядел на Герасимова. - Эх, Костя, душа доверчивая! Что толку в этих словах про общее благо, если сами эти ораторы ни в грош не ставили и не ставят уклад народной жизни? Да что знают о ней те же Преображенский да Троцкий? Мы-де желаем вам добра, как сами его понимаем, оттого и слушайтесь нас беспрекословно. Отсюда и нетерпимость, и насилие. Они и сами были гонимы, но, приходя к власти, тотчас становились гонителями похлеще прежних. Не только народу от них тошно - друг друга изничтожают...
- Так в чем же причина? - спросил опять Герасимов.