Мужики

А вдали над рекой, шумно мчавшейся средь густых зарослей, чернели в тумане груды торфа и телеги, к которым люди носили снизу капусту, так как размокшая земля мешала подъезжать к самым грядам.

Некоторые уже кончали уборку и собирались домой. Все громче звучали в тумане голоса и летели от гряды к гряде.

Ягна только что кончила свою полосу. Она была сильно утомлена, проголодалась и промокла до костей; башмаки уходили целиком в рыжую болотистую землю, так что приходилось их то и дело снимать и выливать из них воду.

— Шимек! Живее поворачивайся, я уже ног не чую! — крикнула она жалобно и, видя, что парень не может сам справиться, нетерпеливо вырвала у него из рук большущий мешок, вскинула его на спину и понесла к телеге.

— Этакой большой парень, а спина слабая, как у бабы после родов, — проворчала она с презрением, высыпая капусту в кузов, выстланный соломой.

Пристыженный Шимек, что-то бормоча себе под нос и почесывая затылок, принялся запрягать лошадей.

— Да поторопись же, Шимек, ночь на дворе! — подгоняла его Ягна, сносившая капусту в телегу.

Ночь действительно надвигалась, сумрак густел, чернел, а дождь усилился, и вокруг слышен был непрерывный плеск, словно кто сыпал и сыпал зерно.

— Юзя! Кончите нынче? крикнула Ягна дочке Борыны, которая вместе с Ганкой и Кубой работала неподалеку.

— Кончим! Да и домой пора, вишь, как льет, на мне все до нитки промокло. А вы уже едете?

— Едем. Ночь близко, темень такая, что, пожалуй, дороги не найдешь. Что осталось, свезем завтра. А славная у вас капуста! — добавила Ягна, нагнувшись.

— И ваша не хуже, а кочны у вас больше, чем у всех.

— А у нас рассада была из новых семян, ксендз привез из Варшавы.

— Ягна! — послышался снова из темноты голос Юзи. — Знаешь, завтра Валек Юзефов пошлет сватов к Марысе Потетковой.

— К такой девчонке? Разве уж ей годы вышли? Кажись, еще прошлым летом коров пасла!

— Нет, замуж ей уже можно, да и земли за ней столько, что парни за ней гоняются.

— Будут и за тобой гоняться, Юзя, будут…

— Коли отец в третий раз не женится! — крикнула Ягустинка откуда-то через две полосы.

— Что выдумала! Ведь мы весною только мать схоронили! — с тревогой сказала Ганка.

— А мужики на это не смотрят. Каждый мужик — что боров: как бы ни нажрался, а в новое корыто рыло сует. Ого! Одна не успеет богу душу отдать, а он уже на другую заглядывается. Бессовестные они. Вот хоть Сикору взять: через три недели после похорон первой жены уже с другой обвенчался.

— Правда. Но что ж ему было делать: после покойницы пятеро малышей осталось.

— Только дурак поверит, что он ради ребятишек женился! Для себя, — чтобы не скучно было одному под периной.

— А мы отцу не позволили бы, нет! — решительно воскликнула Юзя.

— Молода ты еще и глупа… Земля отцова, так и воля отцова!

— Дети тоже что-нибудь да значат и права свои имеют, — начала Ганка.

— Э, с чужого коня средь грязи долой! — буркнула Ягустинка и замолчала, так как рассерженная Юзя начала звать Витека, который шатался где-то у реки.

Ягна в разговор не вмешивалась, носила капусту и только усмехалась про себя, вспоминая ярмарку. Когда воз их был полон, Шимек стал выезжать на дорогу.

— Ну, оставайтесь с Богом! — крикнула она соседкам.

— Поезжайте с Богом, мы тоже вслед за вами… Ягуся, придешь к нам капусту чистить?

— Скажешь — когда, так приду. Обязательно приду!

— А ты слыхала, что в воскресенье у Клембов парни вечеринку с музыкой затевают?

— Знаю, Юзя, слыхала.

— Если встретишь дорогой Антека, скажи, что мы ждем, пусть едет поскорее, — попросила Ганка.

— Ладно.

Ягна побежала быстро, чтобы догнать телегу, потому что Шимек отъехал уже довольно далеко, и только слышно было, как он ругает лошадь. Телега увязала по самые оси в размокшем торфе. В некоторых местах приходилось ему и Ягне помогать лошади, вытаскивать ее из грязи.

Оба молчали. Шимек вел под уздцы лошадь и следил, чтобы телега не опрокинулась, так как дорога была вся в ямах. А Ягна шла с другой стороны, подпирала телегу плечом и думала, как ей принарядиться, когда пойдет к Борынам чистить капусту.

Темнело так быстро, что они уже едва могли разглядеть лошадь; дождь прекратился, но тяжелый сырой туман стеснял дыхание; а вверху глухо шумел ветер и налетал на деревья на плотине, к которой сейчас подъезжали Ягна с Шимеком.

Подъем на плотину был трудный — крутой и скользкий, лошадь спотыкалась и на каждом шагу останавливалась, и они едва удерживали воз, чтобы он не скатился назад.

— Не надо было столько наваливать на одну лошадь, — раздался вдруг чей-то голос с плотины.

— Это ты, Антоний?

— Я.

— Так поторопись, там тебя уже Ганка ждет не дождется. Подсоби нам!

— Погоди, сейчас сойду, так помогу. Темень такая, что ни зги не видать.

Антек так крепко подпер воз, что лошадь двинулась вперед во весь опор и остановилась только уже наверху, на плотине.

— Вот спасибо тебе! Ну и сильный же ты, Антоний! — Ягна протянула руку Антеку.

Телега двинулась дальше, а они оба вдруг примолкли и шли рядом, не зная, что сказать, в непонятном смущении.

— А что же ты обратно идешь? — шепнула Ягна.