Мужики

Ягуся, как только пришла, переоделась в спальне мужа — надела наряд попроще, хотя и праздничный, и вышла принимать и угощать гостей. Но мать не давала ей ни до чего дотронуться.

— Ты уж повеселись как следует, доченька! Еще успеешь наработаться! — шептала она ей, привлекала к себе, с плачем обнимала. Глядя на нее, многие удивлялись: не на чужбину же она дочь отпускает, даже не в другую деревню, и не нужда ее ждет!

Посмеивались люди над этой материнской чувствительностью, чесали языки. Сейчас, когда Ягуся вошла хозяйкой в дом мужа, у которого было столько земли и всякого добра, они смотрели на нее другими глазами. И не одну мать перезрелых дочек мучила зависть, да и девушкам было как-то досадно и не по себе.

Они заходили на другую половину, где жил раньше Антек с семьей, а сейчас Евка и Ягустинка готовили ужин, — в печи так и гудело, и Витек едва успевал носить дрова и подкладывать их под огромные котлы. Бродили по всему дому, и в каждую щель заглядывали их завистливые глаза.

Да и как было не завидовать такой судьбе?

Уж один этот дом чего стоил — лучший в деревне, большой, светлый, высокий, комнаты, как в какой-нибудь помещичьей усадьбе, выбеленные, чистые, с деревянным полом! А мебели сколько, посуды разной, образов одних штук двадцать, и все под стеклом! Потом еще хлева, конюшни, амбары! А скота! Одних коров пять, да бык, который дает немало доходу, да три лошади. А земля, а гуси, а свиньи!

Завистницы горестно вздыхали, и то одна, то другая тихо произносила:

— И посылает же Господь таким, которые не заслужили!

— Кто смел, тот и съел!

— Верно! Недаром говорят: на Бога надейся, а сам не плошай!

— Так отчего же ваша Улися оплошала?

— Потому что Бога боится и живет честно.

— Ну, и другие девушки так же.

— Да и то сказать, — другой люди не простят. Если хоть раз увидят ее ночью с парнем, уже на весь свет ославят!

— А таким, как эта, счастье!

— Оттого, что стыда у них нет.

— Ну идите же! — звал их Енджик. — Музыка играет, а в комнате ни единой юбки, танцевать не с кем!

— Ишь, охотник какой до пляски! А у матери позволения спросил?

— Смотри, штанов не потеряй, уж очень ты прыток!

— Да людям ног не оттопчи!

— С Валентовой потанцуй, хорошая будет пара — два чучела!

Енджик только чертыхнулся, обхватил первую попавшуюся девушку и потащил ее танцевать, не слушая, что ему кричат вслед.

В передней комнате уже танцевали, но вяло, как будто нехотя. Одна только Настя отплясывала вовсю с Шимеком Пачесем. Они уже сговорились раньше и при первых звуках музыки, крепко обхватив друг друга, пустились в пляс и кружились долго, с увлечением. Время от времени отдыхали, ходили обнявшись по избе, весело разговаривая и, громко смеясь: они так явно льнули друг к другу, что Доминикова забеспокоилась и стала следить за сыном.

Только когда пришел войт (он запоздал, потому что отправлял новобранцев в волость), люди расшевелились. Он, как только вошел и выпил рюмку-другую, завел разговор со всеми и стал подшучивать над молодыми:

— Что-то молодой у нас бледнее смерти, а молодуха раскраснелась, как маков цвет!

— Завтра это скажешь…

— Ну, и мастер же ты, Мацей, — дня не потерял!

— Что ты говоришь, Петр! Не гусак же он, чтобы у всех па глазах…

— Не ручайтесь за него, я бы и на полкварты об заклад стал биться! Швырни камушком в кусты — и всегда какая — нибудь птичка выпорхнет. Это я, войт, вам говорю!

Загремел дружный хохот, а Ягна вскочила и выбежала из комнаты. Стало шумно, все развеселились, бабы начали болтать, что на язык придет. Войт помог, да и водка сделала свое дело. Борына ее гостям не жалел, часто пускал бутыль вкруговую. Танцоры тоже оживились, начинали петь, притопывать в такт, и круг их значительно расширился.

Пришел Амброжий, сразу сел — чуть не у самого порога — и жадными глазами следил за бутылью, переходившей от гостя к гостю.

— У тебя голова только в ту сторону вертится, где рюмочки звенят! — заметил ему войт.

— Оттого, что очень уж они звонкие. А кто жаждущего напоит, того Бог наградит! — серьезно отозвался Амброжий.

— Так напейся воды, кожаный мешок!

— Что скоту здорово, то человеку смерть! Знаете поговорку: "Пусть кто хочет водою спасается, а водка всякого на ноги поставит".

— Ну, раз ты так думаешь, — пей водочку.

— Ваше здоровье, войт! А еще говорят: "Крестись водой, на свадьбе водку лей, а на похоронах — слезы".

— Славная поговорка! Пей другую!

— Не откажусь и от третьей. Я всегда пью одну за первую жену и две — за вторую.

— Это почему же?

— Да потому, что вовремя померла, чтобы я мог третью себе подыскать.

— Ишь, о бабах еще думает, а у самого к вечеру глаза не видят!

— Да я и в потемках еще могу палкой бабьи бока нащупать.

Вся изба грохнула смехом.

— С Ягустинкой тебя сосватаем! — кричали женщины. — Она тоже выпить любит и говорунья не хуже тебя!

— Сказано: коли муж работящий, а жена горластая, они полмира добудут.

Войт подсел к Амброжию, затеснились к ним и другие, расселись, где кто мог, а кому места не нашлось на лавках, те стояли; компания заняла пол-избы, не обращая внимания на танцующих.