Мужики

Еще час тому назад он и не думал об уходе из деревни. Это пришло вдруг, само собой, словно ветер принес откуда-то и разжег в его сердце неудержимое стремление бежать от всего… Найдется работа или нет — все равно, только бы отсюда уйти! Эх, полететь бы птицей, нестись по всему свету, над лесами, над необъятной землей! И правда — зачем ему тут пропадать, чего дожидаться? Его и так уже изгрызли воспоминания, душа высохла, — а толку что? Правильно сказал ксендз: судом он с отца ничего не возьмет, еще своих денег на это немало ухлопает. А месть надо отложить до удобного времени. Ничего, придет такой час, — нет человека на свете, которому он, Антек, простил бы обиду!.. А сейчас надо идти, идти вперед, куда-нибудь, только бы подальше от Липец!

Но куда же сначала? Он остановился у поворота на дорогу под тополями и в нерешимости смотрел на затерянные в тумане поля. Он так озяб, что его трясло и даже зубы стучали.

— Пройду деревней, а потом по дороге за мельницей! — решил он быстро и повернул к деревне. Но не прошел и ста шагов, как вынужден был отступить в сторону, под тополями по дороге, прямо на него, в облаке снежной пыли мчались чьи-то сани под звон бубенцов.

Это ехали Борына и Ягна. Борына сам правил, и лошади неслись вскачь, поднимая сани, как перышко, а старик еще подхлестывал их кнутом и что-то со смехом рассказывал Ягне.

Она тоже громко говорила, но вдруг замолчала, увидев Антека.

Взгляды их встретились — на один только миг, быстрый, как молния, — и разминулись: санки промчались, потонули в морозной пыли. Но Антек не двигался с места, стоял, как окаменелый, и смотрел им вслед. Они еще мелькали порой впереди: заалеет юбка Ягуси, громче зальются бубенчики, — и опять пропадут сани в белой дали, а потом вдруг вынырнут под навесом заиндевевших ветвей, которые, сплетаясь, образовали как бы свод, и полетят по этому туннелю в снегу между черными колоннами тополей, что стояли по обе стороны дороги, пригнувшись, как человек, с трудом идущий в гору…

Антеку казалось, что он все еще смотрит ей в глаза — они маячили перед ним, сияли в снегах, как неожиданно расцветшие голубые цветы льна, вырастали повсюду на дороге и глядели на него с испугом и жалостью, с удивлением и невольной радостью, горели ярким огнем и проникали ему прямо в душу.

И словно иней засыпал ему душу, оледенил ее до самой глубины, все в ней померкло, сияли только голубые глаза Ягны. Он побрел дальше медленно, опустив голову, раз-другой оглянулся, но под тополями уже не видно было ничего, только колокольчики порой еще позвякивали вдали да вихрилась снежная пыль.

Антек забыл все на свете, как будто вдруг лишился памяти. Он растерянно озирался, не зная, что делать, куда идти… Он не понимал, что это с ним? Он словно погрузился в сон наяву и не мог очнуться.

Почти бессознательно свернул он к корчме. Мимо проехало двое саней, полных людьми, но, как он ни вглядывался, он не узнал никого.

— Куда это столько народу валит? — спросил он у Янкеля, стоявшего на пороге.

— На суд. Сегодня в суде разбирается тяжба с помещиком — знаете, из-за коров да из-за того, что пастухов лесник побил. Эти свидетелями едут, а Борына поехал вперед.

— Как думаете — выиграют?

— Почему нет? Судятся с помещиком из Воли, а судья — помещик из Рудки. Так неужели помещик проиграет? А мужики проедутся, дорогу укатают, повеселятся маленько — в городе тоже нашему брату надо поторговать! Так вот и выиграют все понемножку.

Антек, не слушая шуток Янкеля, приказал подать себе водки, но до рюмки и не дотронулся. Добрый час стоял он неподвижно, облокотясь на прилавок и рассеянно, словно в забытьи, глядя в одну точку.

— Что это с вами?

— Ничего. Пустите меня за перегородку.

— Нельзя, там купцы сидят, большие купцы, они опять у помещика участок на сруб купили, — тот, что за Волчьим Долом. Им мешать нельзя… а может, они и спать легли.

— Вот вытащу пархатых за бороды да на мороз вышвырну! — в ярости крикнул Антек и бросился было к перегородке, но вернулся, взял бутылку и сел за столик в самом темном углу.

Пусто и тихо было в корчме, только изредка евреи что-то кричали на своем языке, и тогда Янкель бежал к ним, или время от времени заходил кто-нибудь с улицы и, выпив рюмку, уходил.

День клонился к концу, и мороз, видно, крепчал — звонче скрипели по снегу полозья саней, в корчме стало холодно. А Антек все сидел и попивал водку не спеша, словно в раздумье, не сознавая, что делается вокруг и в нем самом.

Он выпил две стопки одну за другой, — те глаза все синели перед ним, так близко, так близко, что почти касались его ресниц. Выпил третью, а они все сияли, но уже стали кружиться, летать по избе, как огоньки. У Антека от страха мороз пробежал по коже, он вскочил, треснул бутылкой о стол так, что она разлетелась на куски, и пошел к двери.

— Платите! — кричал Янкель, загородив ему дорогу. — Платите, я вам в долг давать не стану!

— Прочь с дороги, проклятый жид, не то убью! — гаркнул он бешено. Янкель побледнел и поскорее отошел. Антек грохнул дверью и выбежал из корчмы.

II