Мужская работа

— Заедает при спуске, — сказал Геррат. — Конкретно неудобно. Посмотри, что там. Конечно вряд ли мне придется снова идти в бой, но все же…

Я кивнул и склонился над положенным на стол оружием.

Все понятно, обычная поломка — грязь набилась, ее вовремя не вычистили, и все, механизм пришел в негодность, теперь надо менять целиком, от рычажка до замыкателя цепи, который и производит выстрел; но я за последний месяц разобрал не один автомат и накопил достаточное количество запасных деталей.

Я достал отвертку и принялся откручивать крепления.

— Знаешь, как тебя называют за глаза? — спросил Геррат, наблюдавший за моими действиями.

— И как?

— Оружейником.

О да, это слово я слышал от Равуды, но тот произнес его с презрением, а я не обратил внимания. Ну пусть называют как хотят — мне без разницы, лишь бы в спину не стреляли и ножом в пузо не тыкали.

— Готово, — буркнул я через пять минут.

— У тебя и правда талант, — Геррат взял автомат, подергал рычажок, чтобы убедиться, что с контактом теперь все в порядке.

Браслет на моем запястье звякнул, и над ним вспыхнула окруженная золотыми блестками тройка. За небольшой ремонт я получил как раз столько баллов, чтобы перевалить за пять тысяч опыта и перебраться в третий класс.

Неужто и правда работать на Службу надзора так выгодно?

* * *

Столб алого пламени вырвался из чащи в полусотне метров от меня, ударился в борт линкора и бессильно расплескался по броне. Не знаю, чем проделали дыру бриан, когда прорвались внутрь, но явно не тем оружием, которое они использовали на поле боя.

Я поправил шлем и сплюнул.

Несколько самолетов пронеслись на бреющем, рассеивая по лесу мелкие бомбы. Загромыхало, с шумом начали валиться деревья, в хвост одному из летательных аппаратов ударила ракета, и он закувыркался, с воем пошел в сторону, грянулся оземь где-то за чащей, там поднялось облако взрыва.

Да. у нас была авиация, танки, бортовая артиллерия, но в мышиной возне вокруг линкора, которую нам навязали, все это нельзя использовать в полную силу, и пока мы оборонялись. Сидели почти сутки в настоящих окопах, точно в первую мировую, и отводить нас никто не собирался.

Соратники мои держались на расслабоне, я — вообще не пойми на чем.

— Ради чего эта война, как думаешь? — спросил Макс, вскрывая упаковку сухпая.

Мне от усталости даже есть уже не хотелось, только спать.

— Ради бабла и власти. А ради чего еще они бывают?

— Не спать! Не спать! — из-за поворота окопа выскочила Лиргана, пригнувшись, рванула в нашу сторону. — Через пять минут артподготовка, а потом общая атака! Готовимся, дерьмоеды чертовы!

Макс принялся запихивать в рот плитку из дробленых орехов, и изюма, грязные щеки его задвигались. Я потянулся к фляжке — не столько попить, сколько прополоскать рот, где скопилась вязкая горькая слюна.

— Атака, — сказала Диль, когда центурион убежала прочь. — Как мне все это обрыдло. Почему я не могла просто жить дома, как другие, о блаженный и просветленный Гегемон? Растить детей… — и она забормотала молитву, сложив руки ковшиком и прижав к лицу.

— Мы у тебя вместо детей, подруга, ха-ха, — буркнул Макс. — Непослушные — ужас! Зато любим тебя… Как сказал Ленин — любовь есть двигатель пролетариата на дороге к победе…

— То-то я носы вам вытираю, — она опустила руки, и широкое, некрасивое лицо осветилось улыбкой, желтые глаза засияли. — Ладно хоть не задницы, упаси меня Гегемон.

— А могла бы? — спросил я.

Диль показательно нахмурилась.

— Всех бы вас мужиков, да убить, — пробормотала она, но я знал, что в шутку. — Счастье, что тут, в армии, готовить не надо, стирать, за едой ходить, и все прочее делать… Но я бы лучше делала.

И она погладила себя по серо-фиолетовой щеке, по тому месту, где виднелся крохотный шрам, оставшийся от ее последней встречи с мужем, когда она его и прибила.

— Ничего, все у тебя…

Но тут орудия линкора громыхнули так, что я мигом оглох, а слова застряли в глотке. Земля подпрыгнула, точно у нее началась отрыжка и она собралась извергнуть нас из той узкой щели, где мы спрятались.

Рев, грохот, тяжелые удары — это продолжалось минут пятнадцать.

— Вперед! — закричал Йухиро, когда наступила тишина.

Я выглянул из окопа, и убедился, что в лесу появились настоящие просеки. Выбрался из окопа чуть ли не последним, и тут же едва не споткнулся — сил не было вообще, на бегу меня шатало.

Но нет, я не приму расслабон, не приму!

На бегу я ухитрялся стрелять, хотя не видел в поломанных, искореженных зарослях никого. Ветка хлестнула по лицу, под ногами зачавкал сырой мох цвета поноса, гнилостная вонь пощекотала ноздри, и почти тут же я почти вступил в кровавую кашу, недавно бывшую разумным существом.

От бриан уцелела только голова, улыбавшаяся мне из зарослей.

В кустах впереди мелькнуло что-то серо-зеленое, цилиндрическое, и я опознал громадную трубу на колесах, лежащую на боку — штурмовой огнемет или что-то подобное. Экипаж из двух бриан нашелся рядом с машиной, на земле, оба мертвее поэта Пушкина.

Справа застрекотали выстрелы, я пригнулся и побежал туда.

Упал на землю рядом с Йухиро и попытался рассмотреть, кто там и в кого стреляет.