Мужская школа

Зоя Петровна Самылова, будучи женщиной неза мужней впрочем, может, именно по этой причине, — что-то чувствовала такое, какую-то нашу недостаточность. Вполне вероятно, она задумывалась над будущим своих мальчиков, зная о вершинах, достигнутых ими ещё с младых ногтей в области курения, мата и всевозможной грубости. Вполне вероятно, она чувствовала свою ответственность за нашу приготовленность к взрослой жизни, которая так не похожа на всё то, чем мы тут, в школе, не без её участия, занимаемся. В конце концов минует время всяких там экзаменов и испытаний, когда требуется знание формул и теорем, и понадобятся совсем другие формулы и правила — ну и что мы знаем о них? И от кого? Во всяком случае, она сразу согласилась на наше требование — вечерами, по часику, не больше, устраивать сугубо мальчишеское, под её личным наблюдением, обучение танцам. Всё тот же Коля раздобыл радиолу и пластинки. Это был товар на вес золота, и если радиолу после танцев запирали в шкаф под личный Зои Петровны ключик, то пластинки Коля каждый день уносил домой. Их ещё не выпускали, кажется, новые пластинки, а если и выпускали, то они не добирались до нашего городка, раскупались в столицах, и всё, что раздобыл Коля Шмаков, было ещё довоенного производства. Хорошо помню, конечно, «Кукарачу» и «Рио-Риту». Вот почему. Танцев, которые мы осваивали, было всего три. Самый нейтральный вальс. Более криминальный, но всё же вполне цензурный танго: шаг вперед, два шага вбок. И, наконец, наиболее вызывающий фокстрот, когда танцоры тесно прижаты друг к другу и передвигаются маленькими, быстрыми, этакими слегка блатными шажками до жара телесного и даже пота. У фокстрота была ещё одна разновидность фокстрот по-гамбургски: тут танцующие прижимают свободные руки локтем к телу и бурно трясут кистью.

Похоже, вот этой прижатостью и означали при-личность танцев. Наше детство пробралось сквозь войну, и многие человеческие правила на годы этой войны как бы замерли, заморозились. Музыку мы знали только ту, которую нам передавали по радио, да ещё немного в кино. Правда, среди трофейных фильмов были «Серенада солнечной долины» и «Джордж из Динки джаза», но это так, прошло неразъяснённым и неоценённым — вход джазу на танцплощадки, да ещё в школы и дворцы пионеров, был запрещён, обходились старыми пластинками, фокстрот-то давали через три вальса, падеспань и танго. Но давно известно, что запретный плод сладок, и фокс, особливо по-гамбургски, этак с вызовом начитанным правилам, был любим особенно.

Я почему-то спарился с Владькой Пустолетовым. Как-то у нас с ним складно получалось — в такт, быстро, без спотыканий. Через месячишко, а это значит, через восемь мальчишечьих репетиций по вечерам два раза в неделю мы овладели фок сом просто мастерски.

Вот тогда-то и явился Коля со своим рулоном.

Ясное дело, танцевальные тренировки рано или поздно должны были превратиться в практикум. Настала пора приблизиться к теме нашего интереса. Пока именно так, в крайне обобщённой форме, — к теме. Пару раз посетив с Владькой вечера во Дворце пионеров, мы вытаптывали наш фокстрот за колоннами, между торжественной лестницей и дверьми в многочисленные кружки. По обе стороны лестницы на одной площадке мальчишки с мальчишками, на другой — девчонки с девчонками.

А в фойе, которое было собственно залом, танцевали достигшие совершенства и смелости мальчишки с девчонками. Это были, как правило, десяти-, пореже — восьми- и девятиклассники.

Там, в зале, царила иная, особая жизнь, в которую время от времени выплескивались особи из двух подготовительных отсеков, из-за мраморных колонн выходили в один прекрасный миг, холодея и впадая в жар, чтобы соединиться с людьми противоположного пола и уж никогда не вернуться в пространство за колоннами, где вовсе не живут, а только ещё готовятся к жизни.

Так что мы с Владькой, довольно хорошо наблатыкавшись в своем любимом фоксе по-гамбургски, освоив безразличное выражение лица, применяемое в столь темпераментном танце как признак мастерства, самоуверенности и даже частичной приблатнённости, осваивали заколонный промежуток и тратили интеллект в муках о том, как достать билеты на следующий вечер, лишь в третью очередь вдыхая при этом ноздрями запахи многообразных женских школ, состоящие, видимо, из незамысловатых, но всё же далеких от нас духов «Красный мак» или в лучшем случае «Москва», зазывно завлекающих мужскую породу.

Тема, приблизившись к нам, пока ещё не стала предметом. Мужская школа подводила нас к ней неуверенно и робко, предоставляя, с одной стороны, осторожные возможности, а с другой — и полную свободу плавания, являя при этом полную неготовность к такому тонкому и важному делу.

3

К той поре относится ещё одна знаменательная сцена. Однако её знаменательность я понимаю лишь теперь тогда же я не только не оценил её по достоинству, но как бы даже и не заметил. Происшедшее казалось мне настолько обыденным и ничем не примечательным, что и событием-то его не назовёшь…