Мужские игры

– Ладно уж, поезжай. Только не забудь продукты, мама тебе там наготовила на неделю вперед.

Когда они вернулись в квартиру, кухня уже была свободна. Леонид Петрович достал большую сумку и стал помогать Насте складывать в нее пакеты, банки и кастрюльки, заботливо приготовленные Надеждой Ростиславовной.

– А это что? – спросила Настя, беря в руки непрозрачный тяжелый сверток.

– Это рыба. Она сырая, но уже почищенная и разделанная, ее только надо обвалять в муке и пожарить. Справишься?

Настя с сомнением посмотрела на сверток.

– Не уверена, но попробую. Вообще-то у меня растительного масла нет, кончилось. Может, я не буду рыбу брать? Давай я вам ее оставлю.

– Еще чего. Погоди-ка, у нас, кажется, много масла, сейчас я маму позову, она тебе его выдаст.

Через минуту в кухню влетела Надежда Ростиславовна и с ходу набросилась на дочь:

– Почему ты не хочешь брать рыбу? Что у тебя за жуткая привычка жевать бутерброды! Надо обязательно есть горячее.

– Мамуля, я не умею ее правильно готовить, и масла у меня нет. А когда я сумею дойти до магазина – неизвестно. Жалко же продукт переводить.

– Тут и уметь нечего. Кладешь на сковороду и жаришь. А масла я тебе сейчас отолью в бутылку.

Она достала из шкафчика большую жестяную емкость с оливковым маслом, пустую бутылку из-под коньяка и воронку.

– Вот и все, – удовлетворенно констатировала мать, аккуратно пристраивая бутылку в сумку между пакетами и банками. – Ты уже уходишь?

– Да, побегу. Пока доеду, уже совсем поздно будет. Ничего, если я смоюсь потихоньку, не прощаясь с гостями?

– Иди уж, – улыбнулась мать. – У тебя усталый вид, отдохни как следует.

Сумка была тяжелой, и Настя с трудом дотащила ее до дома. «Сейчас выложу продукты в холодильник – и спать, – подумала она, снимая куртку и потирая ноющую поясницу. – Прошлую ночь совсем не спала, глаза уже закрываются, до подушки бы донести голову».

Расставив кастрюльки и банки в холодильнике, она вытащила из сумки бутылку с оливковым маслом. Руки вмиг ослабели, колени задрожали. Обыкновенная бутылка из-под коньяка. И этикетка обыкновенная. Только светлые части на рисунке заштрихованы карандашом.

Осторожно поставив бутылку на стол, словно она могла развалиться от малейшего прикосновения, Настя сделала три глубоких вздоха, чтобы унять сердцебиение, и сняла телефонную трубку.

– Мамуля, я доехала, не беспокойтесь.

– Молодец, что позвонила. Не забудь продукты положить в холодильник, а то я тебя знаю, бросишь сумку в прихожей, не разобрав, и все испортится.

– Уже все положила. Слушай, у вас в доме бывают странные гости, – сказала она как можно более невинным тоном. – Рисуют на бутылочных этикетках. У кого это такая страсть к художественному творчеству?

– Что ты, Настюша, – удивленно откликнулась мать, – это у папы такая привычка. Ты разве не замечала?

– У папы?

Она крепко стиснула свободную руку в кулак, ногти впились в ладонь, от боли выступили слезы, но это позволило ей сдержаться.

– Никогда не видела, чтобы он штриховал этикетки.

– Это потому, что ты с ним вдвоем не пьешь, – засмеялась Надежда Ростиславовна. – Во время застолья наш папа ведет себя прилично. А вот когда сидит с кем-нибудь вдвоем за бутылочкой и с серьезным разговором, всегда берет карандаш и портит этикетки. Говорит, что это ему помогает сосредоточиться. Да, Настюша, я забыла тебе сказать, в банке из-под томатов салат оливье, он незаправленный, чтобы не портился. Когда будешь его есть, положи майонез и не забудь посолить.

– Не забуду, мамуля, спасибо, – машинально ответила Настя.

Значит, папа. «Господи, только не это! – в отчаянии подумала она, обессиленно падая на стул. – Я не хочу! Я не хочу. За что мне это испытание, господи? Чем я тебя прогневила? Папа… Он вырастил меня, он в значительной степени сделал меня тем, что я есть. Он многому меня научил. Он так много мне дал. И ведь я сама всегда рисую и заштриховываю ромбики и квадратики, когда думаю, потому что я – его дочь, хоть и неродная. Вот почему мне так неприятно было думать об этикетке на бутылке, найденной в машине Баглюка. Теперь-то я вспоминаю, что видела на кухне у родителей пустые бутылки со штриховкой на этикетках, но подсознательно боялась это понимать. Не зря я не хотела сегодня идти к родителям, как чувствовала, что все плохо кончится. И зачем я только сказала про это дурацкое масло? Лучше бы мне было ничего не знать. Папа…»

Но она кривила душой. Настя была твердо убеждена: всегда лучше знать правду, даже самую неприятную. Да что там неприятную – убийственную. И что ей теперь с этой правдой делать?

Глава 14