По дороге к себе Мельгунов заглянул к Флоровскому.
– Максим, ты знаешь, что в институте Забелин?
– Конечно, я сам провел, – Максим безмятежно поднялся. – Человек хотел с нашими повидаться, институт посмотреть. Я показал. Только он потом к Петракову пошел. Наверное, и до сих пор у него? Найти?
Мельгунов пожевал губами.
– Стало быть, так. Концепцию твою я утверждаю. Не откладывая в долгий ящик, да что там? На завтра же собирай Совет и – вперед! А то, гляжу, больно много прытких развелось. На ходу подметки рвут.
.
Максим вошел в зал Совета с радостным, исполненным уверенности видом.
– Ну что, отцы командиры, будем из дерьма выбираться? – в предвкушении предстоящего выступления, едва войдя, поинтересовался он.
Но услышал его лишь сидевший в одиночестве у входа круглолицый, с тщательно разложенными по лысине волосками мужчина в вытертом вельветовом пиджаке. Мужчина внимательно разглядывал через лупу разложенные ветхие нотные листы – доктор технических наук Федор Олегович Шишаев был широко известен в искусствоведческих кругах: на досуге он писал либретто для старинных итальянских опер. В своем увлечении Шишаев продвинулся так далеко, что по воскресеньям вел специальную передачу на телевизионном канале «Культура».
– Максим Юрьевич! При женщинах-то! – не отрываясь от драгоценных страничек, посетовал он. Не удержавшись, похвастался: – Друзья из Италии прислали. Вещь у нас просто неизвестная. Фантастика!
Что касается оберегаемых им женщин, они вместе с остальными членами ученого совета сгрудились в дальнем углу, где шло какое-то энергичное обсуждение. На сей раз страсти кипели по поводу романа Клинтона и Моники Левински.
– Да что ж он, не мужик? – непривычно возбужденно вопрошал возвышающийся над остальными могучий Григорий Яковлевич Пуринашвили – когда-то знаменитый баскетболист. – Это какое счастье для страны, что у нее президент – прошу прощения у дам – с членом. Наш мормудон и рад бы, – а кроме собственной страны, никого другого э… не в состоянии.
– А я согласна с Григорием Яковлевичем! – стараясь перекрыть другие голоса, выкрикнула завитая в мелкую кудряшку женщина, в фигуре которой угадывалось прежнее изящество, – заслуженный деятель науки Клавдия Васильевна Шергова. – Зажрались они, вот что я скажу. Проблем настоящих не имеют, если всей страной уж с полгода обсуждают, имел он ее или не имел. И это, помянете меня, точка отсчета их конца.
– Нет уж, давайте не передергивать! – потребовала раскрасневшаяся, задыхающаяся Анна Владимировна Галанина. Расползающаяся талия ее была затянута тоненьким игривым пояском, и поэтому говорить она могла только короткими фразами. Судя по азарту, именно ее предыдущая реплика вызвала реакцию и Пуринашвили, и Шерговой. – С кем он там и что, – Анна Владимировна запунцовела с новой силой, будто сказала непристойность, – это не знаю. Но есть ложь под присягой. И тут происходящему иная цена. Нам пока недоступная.
– Что значит – недоступная? Кому? Вы на что намекаете?! – с удивительной остротой отреагировала Шергова.
– Что считала нужным, то и сказала. – В голосе Галаниной моментально пробудилось ответное раздражение.
– А право на частную жизнь уж и в расчет не принимаем? – желчно крикнули от окна. Судя по дребезжащему голосу, спорящие разбудили старейшего члена совета – Николая Павловича Станковича.
– Николай Павлович, господа, только не волнуйтесь, – Наташа Власова из-за голов возбужденных мэтров улыбнулась Максиму.
– А, Максим! – азартно выкрикнул согнувшийся от замучивших колик в почках доцент Рюмин. – Что в Белом доме говорят по этому поводу?
– Как раз только оттуда! Говорят, пора завязывать, а то в России из-за этого все ученые перессорились. – бодро отшутился Максим.
По укоризненному взгляду Наташи, по ставшими отчужденными лицам увидел, что шутка не принята, и оттого обозлился:
– Да что, в самом деле! Других проблем у нас нет? Есть!
– Именно! – поддержал вошедший следом Юрий Игнатьевич Мельгунов. – И не какие-то там заокеанские…Прошу рассаживаться, коллеги!.. А как раз от нас с вами зависящие. Как сделать, чтоб перестать существовать, а начать, будем говорить, жить. Для того и собрал вас. Демонстрируя значимость происходящего, Мельгунов не пошел в президиум, а уселся тут же, среди прочих, за огромным овальным столом, показав Максиму кресло справа от себя.
– Никого лишних на сегодняшнюю повестку дня не пригласил, – разъяснил он, уловив несколько ищущих взглядов, – искали Петракова. – Здесь только те, кого знаю за соратников в прошлом и – как это теперь? Да! – компаньонов в будущем!
Он требовательно оглядел приосанившихся компаньонов.
– Такие вот времена, господа совет! Но, – он поколебался, показал, что колеблется, и с тем большей силой произнес, – как ни ненавистно нам существующее время, мы не можем допустить, чтоб дело всей жизни окончательно разрушили тупые, алчные люди, пришедшие к власти! Не им торговать достоянием России. А накопленные наши наработки – это без преувеличения – великое достояние. Надо развивать, надо поддерживать молодых.
– Костик Мишулин – очень талантливый у меня мальчик! – выкрикнула Шергова и, смущаясь неловкого молчания, закончила: – С квартирой бы помочь. Сманят ведь.
– Поможем, дай бог, – осадил ее Мельгунов. – Еще, глядишь, и тех, что разъехались, соберем. Только деньги нужны, чтоб все это поставить.
– Да уж! – вздохнул Пуринашвили. Заслуженный мастер спорта, доцент, автор нескольких изобретений, чей широкий грузинский стол был хлебосолен для всякого здесь сидящего, в последние годы тяжко, до сердечных приступов, переживал нахлынувшую нужду.
Закивали озабоченно остальные.
– Но и без хитрости теперь нельзя! – продолжил Мельгунов. – Знать надо досконально материю, в которую нас загнали. Чтоб воров этих к себе не подпустить. Чтоб через законы, ими под себя писанные, их же и вокруг пальца обвести.
Он сделал паузу. «Да, знать бы», – читалось тоскливое на лицах членов совета.
– Есть среди нас такой человек! – значительно произнес Мельгунов, и все обратились на Максима.
– Давай! – подбодрил его Мельгунов. – Все начистоту – здесь чужих нет. Но чтоб не заумно.
– Слушаюсь не заумно! – подхватив на ходу едва не забытую на столе папку, Максим пошел к трибуне, беспрерывно реагируя на бесконечные кивки и вопросы и отшучиваясь на ходу.
– И – регламент. – Мельгунов снял с сухого запястья и значительно положил перед собой часы.