Мужские рассказы

Его сердце отозвалось смертоносному, пронзительному крику атакующей птицы. Он не замечал хлеста веток, тяжелого подъема сыпучей тропы и собственной усталости. Он бежал туда, где разбивались хрустальные струи водограя. Холодом повеяло от приближающегося Источника. Поток размывал гору, перемешивался с землей и уходил в долину. Там это была уже топкая грязь. Любой источник, смешиваясь с разноземами, забивается грязью. Но здесь, у Небесного порога, струи были чисты.

Он встал против обжигающего холода водяной стены.

Кто я? — спросил человек. Стальное Сердце, — ответил водопад. Где мне искать себя?

Ты себя уже нашел. Теперь только не потеряй. Помни — то что ты держишь твердой рукой, у тебя никто и никогда не отнимет. Как мне жить, во что мне верить?

Вера нужна слабому. Как и удача. Вера полагается на чью-то помощь, на чью-то поддержку и благоволение. Сильный не столько верит в кого-то или во что-то, сколько знает, что все это находится у него под рукой. Знай, что твоя воля и твой рассудок — самая крепкая смесь на земле. Это будет складываться из тебя самого. И не нужно думать о том, как жить. Об этом позаботятся твои инстинкты. Но как мне оценивать свои силы?

Никак. Не нужно давать себе оценку. Это за тебя всегда сделают другие. И последнее — если ты будешь жить так, как тебе предписано законами стаи, всегда проиграешь. Создавай законы сам! Пусть они живут по твоим законам.

Источник замолчал, а человек понял, что настало время пройти через эту холодную, почти непроницаемую стену отчуждения одного мира от другого. Он сделал шаг. Струя воды обожгла ему лицо. Он вошел внутрь. Все тело сдавило непереносимым стеснением. Он шел дальше. На ту сторону…

Он приходит в себя! — услышал Игорь. Его глазам медленно вернулось зрение. Игорь разглядывал больничную палату и незнакомых ему людей. Больница…, конечно больница. Только палата была чужая. Врач присел на край кровати.

Как вы себя чувствуете? вы понимаете, о чем я говорю? Игорь кивнул.

Назовите мне свое имя. Игорь разжал губы:

Сталь — но — е Сер — д — це.

У-у, проблемы с речью, — сказал кому-то врач. — Остаточная дизартрия. Будем наблюдать. Дайте-ка мне еще раз его историю болезни.

Он взял у медсестры несколько бумажных листов, стиснутых картонным переплетом. Ушел в них взглядом. Задумчиво произнес:

Плавский Игорь Дмитриевич, сорок первого года рождения… Переведен из Первой Хирургии… Так-так… Предварительный диагноз… Значит, наблюдался по поводу ушиба почки… Подтвержденный диагноз — «сопор"… Что? — спросил Игорь. — У меня что-то стало с головой на просвечивании.

Это хорошо, что к вам вернулась память. И речь у вас, похоже, восстанавливается.

Вечером, когда мягкий сумрак приглушил остроту неразгаданных дневных тайн, Игорь попытался встать с койки. К его полному удивлению, он не смог это сделать.

Ходить его учили несколько дней. Только в конце недели, как-то ночью, когда вся больница уже погрузилась в сон, Игорь встал с кровати и осторожно проник за дверь палаты. Там был длинный коридор и высокие стены, по которым разливался ровный свет из потолочных плафонов. Ярко горела лампа на столе дежурной медсестры. Игорь осторожно подошел к окну. А за окном стояла зима. Снежная, дымная, настоящая…

Игорь вернулся в палату и рухнул на кровать. Он зарылся лицом в подушку и больше не отвечал своим мыслям.

Иногда Игорь уходил в конец коридора и смотрел там в окно. Внизу, на улице, раскачивалась ветром железная чашка фонаря. Бросаемый ею свет плыл то в одну, то в другую сторону. Желтый, как лимон. Оконное стекло было холодным. Оно запотевало на пути дыхания, и тогда свет от уличного фонаря расплывался по стеклу желты пятном.

Санитарки развозили бульон. В больничной посуде из нержавейки. В громкоговорителе мурлыкала песенка про строителей. Кто-то в палате шелестел газетой, насыщаясь событиями недельной давности. Писали про то, как американский разведывательный корабль вторгся в территориальные воды Северной Кореи. Корабль назывался «Пуэбло». Игорь знал это уже наизусть. Тянулась жизнь. Тянулась, как выдохнувшаяся кляча. Игорь вдруг подумал, что все не так. Все совершенно не так. Почему эта безысходность делает его беспомощным и ничтожным? Почему вообще она влияет на его настроение, сознание, чувства? Почему не он влияет на нее? Даже здесь, в этих стенах, он мог растрясти сомнамбулический покой человеческого смирения. Ведь есть же где-то по ту сторону его духа и плоти человек под именем Стальное Сердце. Человек, который утверждает, что смирение — это способ душевной проституции, а покаяние — путь к вырождению.

Игорь поймал себя на мысли, что ищет повода для своего бунтарства. Он ходил по коридору и маялся бездействием. Казалось, подвернись ему сейчас случай, и он покажет, «кто в доме хозяин». Хозяин! Возможно, так поступают трусы. Распохабившись ничтожным своим триумфом, уходят прозябать в тихую отстоину своего трезвого смирения. Нет, Игорь бунтовал по-иному. Он бунтовал прорывающейся в нем силой. Какой-то новой силой, имеющей большое желание перевернуть мир.