Мужские сны

– Ну что ж. Ваше дело молодое. Работайте, пока работается. Придет время, когда всякая работа из рук повалится. Вон я, к примеру, навострил лыжи порядок в сарае навесть, а что от меня теперь толку? Тяжести-то поднимать не могу. Грыжа окаянная одолела. Обедать будете?

– Не откажемся, – ответила за Виталия Татьяна и пошла мыть руки.

Они сели по обыкновению в тени сирени и с аппетитом стали есть уху из свежих окуней. Павел Федорович, уже отобедавший, рассказывал о Николае, который поругался со своей Анжелой и теперь ходит мрачнее тучи. Мол, она пригрозила ему, что не будет ждать его из армии.

– Зачем такое парню говорить? Ему и так не сладко. Ведь на два года скоро забреют. Тем более щас дедовщина проклятая процветает. Замордуют, окаянные, парнишку.

– Ты, батя, поменьше эти бабьи слухи повторяй. Ничего. Колька – парень сильный, в обиду себя не даст. А если что, так я сам приеду, разберусь, понял?

– А ты посмотри, по телевизору что показывают.

– Там много чего показывают. Их послушать, так у нас вместо армии бордель какой-то.

– Ладно. Чего об этом? Таня, я ведь из ума выжил совсем. Забыл тебе рассказать про Авдотью Колчину. Приходила она недавно.

– Да? И что сказала?

– Говорит, напраслину на нашего деда навели и ее, старую, с панталыку сбили. Мол, оговорили Федора Николаича. Не доносил он на ее Гриню.

– Надо же! Кто ей об этом сказал, интересно?

– Я и не спросил. Да она слова не давала вставить. Даром что старая, а трещит, словно сорока на суку. Говорила еще, что расскажет об этом на базаре. Пусть народ услышит. Я ее борщом накормил, пирогами. С собой еще на дорожку дал. Она уж и не готовит себе ничего. Сил, говорит, печку растопить нет.

– Ну, Татьяна, молодец! И здесь добилась своего, – похвалил сестру Виталий.

– Ладно уж, собирайся. Поедем отца Алексея перевозить.

Сначала заехали в магазин за большими картонными коробками. В них удобнее всего домашний скарб перевозить. А потом уж нагрянули как снег на голову во флигель отца Алексея. Сам он в это время был на стройке с рабочими, выполнял подсобные работы, а матушка Ирина с помощницами наводили порядок после обеда. Теперь у них столовались человек десять, если не больше. Матушка заохала, узнав о предстоящем переезде:

– Как же так сразу? Я и не подготовилась, вещи не упаковала…

– А мы на что? – весело возразил Виталий. – Вон сколько коробок привезли, складывай – не хочу!

Матушка побежала к мужу сообщить новость, а Татьяна пошла пока к Андрею посмотреть, как движется его роспись.

Он стоял напротив картины Введения во Храм и задумчиво тер переносицу. На шаги Татьяны даже не оглянулся.

– Андрюша, – тихо позвала Татьяна и остановилась в трех шагах от него.

Он медленно повернул голову и посмотрел невидящим взглядом, как всегда, отрешенным, далеким от всего, что не касалось его работы.

– А? Что ты сказала? – спросил он, впрочем, не нуждаясь в ее ответе.

Татьяна решила помолчать, пока он сам не выйдет из своего «транса». Она села на ящик и стала рассматривать роспись. Ее внимание привлекла маленькая Мария. Девочка смотрела своими огромными глазами на первосвященника, протягивая к нему руки. А тот, слегка склонившись, ласково и одновременно почтительно смотрел на ребенка, также протянув вперед свои руки.

– Тебе не кажется, – вдруг заговорил Андрей, – что ее взгляд слишком взрослый, слишком осмысленный? Я, как это заметил, прекратил дальнейшую работу и вот теперь мечусь в сомнениях. Не знаю, что делать.

От досады он скривился, бросил на стол тряпку, которой вытирал руки, отвернулся.

– Но ведь это не простой ребенок, – попыталась поддержать Андрея Татьяна.

– Я так и знал, что ты это скажешь. Но это лишь слова. Они не меняют моего отношения к росписи. Я вижу, что ничего не получилось. Ничего.

– Погоди, Андрей! Что значит «ничего»? У меня дух захватывает от твоего Благовещения. Да и Введение тоже прекрасно! Одежда, позы, лики – все соответствует друг другу, составляет единое целое, один общий ритм и смысл. Их глаза в первую очередь привлекают внимание. Смотришь в них и как будто ждешь ответа на главные вопросы.

– И что, отвечают?

– Отвечают, – серьезно сказала Татьяна. – А у девочки…

Она встала с ящика, подошла поближе, пристально вглядываясь в лицо ребенка, затем отступила назад, тихо произнесла:

– Это Дашины глаза. А она у тебя развита не по годам. Знаешь, а ведь ты прав, надо исправить выражение глаз. Ведь Марии здесь не больше пяти лет?

– Три года. Но она, как ты сказала, тоже была развита не по годам.

– И тем не менее, чтобы быть в ладу с самим собой, исправь, но совсем немного, чуть-чуть.

– Но как?

– Сделай их более кроткими. Я чувствую, что тут требуется небольшой штрих, одна черточка, и все поменяется.

– Хорошо, я попробую.

– Знаешь что? У тебя замылился глаз. Надо переключиться. Пойдем помогать матушке Ирине? Они переезжают на Береговую.

– Уже?

– А что тянуть? Завтра я уеду, а хотелось бы помочь им обустроиться на новом месте.

– Идем.