Мужские сны

Он не отпускал ее, держал за руку, почти вел за тот самый куст, на который она показала. Едва сдерживая гнев, испытывая страшный стыд, она покорно шла, а потом, стоя за кустом, начала раздеваться. Он смотрел на нее налитыми кровью глазами. Ноздри его раздувались, как у быка перед спариванием. Татьяна выжидала удобный момент. Но нервы не выдержали. Она вдруг побежала, но не к реке, а в глубь леса. Он поймал ее почти сразу же. Видно, не такой уж и пьяный был. Поймал и повалил тут же, без лишних слов. А потом… И смех и грех! Когда она уже смирилась со своей участью, понимая, что такую тушу ей не сбросить с себя, он вдруг отвалился от нее, застегнул штаны, сел рядом в траву и заплакал.

– Ты же импотента из меня сделала, сука! – тихо рыдал он.

– Так тебе и надо, гад! – сквозь зубы выдавила она, надевая на себя сорванную им одежду.

– Танька, ну почему ты такая жестокая, а? За что ты меня ненавидишь?

– Да не жестокая я, – уже жалея его, смягчилась она. – Скажи, а ты… правда импотент?

– Да нет! Это я водку зря выпил. Ты прости меня, ладно?

– Ладно. Иди домой. А я другой дорогой пойду. Не хватало нам с тобой на людях вместе показаться.

– Ох, Татьяна, Татьяна! «Краше не было в селе…» И зачем ты такая на свет появилась?

– Ладно, ладно. Давай вставай.

Она помогла ему подняться и подтолкнула в сторону села. Он послушно пошел, что-то бормоча себе под нос.

– А вы и впрямь Магдалина, а не Дева Мария, – услышала Татьяна знакомый ироничный голос.

Ее словно железом каленым прижгли. Она повернула голову вправо и увидела все того же художника с неизменным этюдником на плече.

– А вы по-прежнему подглядываете? – со злостью крикнула она.

– Да чего тут подглядывать? Что в этом деле нового-то изобрели? Разве какой-нибудь новый способ?

– Способ чего? – зачем-то спросила Татьяна, все еще в шоке от этой встречи.

– Совокупления. Чего же еще?

– Мразь! Подонок!

Она бросилась бежать, не разбирая дороги, в сторону реки. На берегу остановилась, села на поваленное дерево и заплакала. От незаслуженной обиды, от всего, что делало ее жизнь такой бестолковой и никому не нужной.

– Если вы меня не простите, я утоплюсь, – вновь услышала она преследующий ее весь день голос.

– Идите к черту! – всхлипывая, сказала она.

– Не могу. Я верующий.

– Разве верующие, истинно верующие, будут так обижать своего ближнего?

– Справедливый вопрос.

Он сел рядом с ней. Они помолчали.

– А он кто? – спросил вдруг Андрей.

– Мой брат. Двоюродный.

– Надеюсь, до инцеста у вас не дошло?

– А вам-то что за печаль?

– Ревную.

– Меня?

– Ну не его же.

– Кто вас знает? Может, вы гей.

– Ха-ха-ха! Один – ноль в вашу пользу.

Они поднялись с бревна и пошли вдоль берега. Приближался вечер. С выгона возвращалось стадо: мычали коровы, гремели ботала на их шеях, изредка выстреливал пастуший кнут.

– Ой, а ягоды! – вдруг вспомнила Татьяна. – Я банку с ягодами оставила на поляне.

– Пошли вместе, я вас провожу, а то мало ли, может, у вас тут еще один братец отыщется?

Утром, после завтрака, Татьяна отправилась в церковь. У главного входа стояли Андрей и батюшка в черной рясе и оживленно разговаривали. Татьяна подошла ближе, поздоровалась. Андрей лишь кивнул, а батюшка произнес тенором:

– Здравствуй, дочь моя. Значит, на благое дело пришла? Что ж, благословляю. – Он перекрестил ее и пошел к деревянному флигельку, что спрятался за кустами акации. Там его дожидались какие-то старушки. Видимо, пока что весь его приход.

– Я не опоздала? – спросила она Андрея, не зная, как вести себя с этим странным человеком.

– Нет. Пойдемте ко мне в мастерскую. Они обогнули здание церкви и вошли в деревянный вагончик с одним окошком. В нем сильно пахло скипидаром. На стеллаже, занимавшем всю стену, стояли банки с краской, бутылки со скипидаром и растворителем, лежали куски картона, ДВП, свернутые в рулон холсты. На большом столе красовалась глиняная корчага с кистями.

– Присаживайтесь пока. Я сейчас. Татьяна села на табурет, огляделась. Над кроватью, застеленной пледом, висело несколько этюдов. В основном виды села, реки, церкви. Среди них был один портрет. Портрет Оксаны. Татьяну эта деталь слегка задела.

– Вот это, думаю, в самый раз!

Он держал в руке красную шаль с золотыми, потускневшими от времени разводами. Татьяна, не понимая, о чем идет речь, подняла на него глаза. О Боже! Оказывается, она еще ни разу не посмотрела ему в глаза! Теперь она поняла свою племянницу. Нельзя мужчине иметь такие глаза. Это уж слишком. Банальное сравнение с небесами и родниками абсолютно ничего не значит и ни о чем не говорит. Чудодейственную силу его глаз невозможно ни описать, ни изобразить. Татьяна, очарованная, потрясенная, никак не могла оторвать взгляд от этих васильковых, незабудковых и каких там еще… глазищ. А он, не обращая внимания на ее замешательство, просто не замечая его, раскинул огромную шаль обеими руками, а затем укутал ею Татьяну, будто плащом.

Отойдя от нее на три шага, прищурился и долго смотрел, что-то тихо приговаривая. Затем вновь подошел, снял шаль и завернул в нее Татьяну, но теперь иначе, более свободно.