Мужские союзы в дорийских городах-государствах (Спарта и Крит)

Как известно, основоположником научной разработки истории дорийских государств в западноевропейской историографии считается крупнейший немецкий ученый первой половины XIX века К. О. Мюллер. В 1824 г. вышло его двухтомное исследование «Дорийцы»[21], которое оставило после себя глубокий след в европейской науке об античности. Несмотря на ряд серьезных недостатков, присущих этой работе (идеализм, бюргерский национализм и т. д.), она содержала и немало ценных и для своего времени глубоких мыслей. Концепция Мюллера снимала то искусственное объяснение особенностей общественного строя Спарты и Крита, которое было господствующим в древности, а затем перекочевало и в европейскую историографию [22]. Мюллер впервые усомнился в историческом существовании Ликурга. Законы, которые древние приписывали Ликургу, по мнению Мюллера, - гораздо древнее самого законодателя, если даже он когда-либо существовал, и вообще это не столько законы, сколько обычаи, уходящие своими корнями в далекое прошлое [23]. Мюллер отмечает, что Спарта, ее государственный строй была идеалом для греческих философов. Эта мысль приводит его к очень важному, с точки зрения методологии, выводу: доризм (Dorentum) есть ни что иное, как наиболее чистое и совершенное выражение эллинского духа вообще. Соответственно этому дорийцы, их общественный строй, религия, искусство и т. д. представляют собой как бы прототип всех других греческих племен, древнейшее прошлое греческого народа [24]. Отсюда - тяготение других греков к Спарте и Криту (подобно тому, как человеческая душа у Платона постоянно стремится к некогда покинутому ею миру чистых идей). Хотя и облеченное в одежды идеалистической гегельянской философии, это положение Мюллера следует, как нам кажется, отнести к числу его заслуг перед наукой об античности. Из высказываний, рассеянных там и здесь по книге Мюллера, видно, что он понимал связь дорийского с общеэллинским не только в идеальном, но и в совершенно реальном, историческом плане. Так, в спартанских сисситиях он видит не только древнедорийский, но и широко распространенный некогда древнеэллинский институт [25]. Развивая эту и подобные мысли Мюллера, мы получаем исключительно ценное методологическое указание: на материале дорийских государств можно изучать древнейший период истории Греции, так как именно эти государства были его живым воплощением в классическую эпоху. Сам Мюллер, однако, не пошел по этому пути, ограничившись лишь намеками на его возможность.

В Германии мюллеровская традиция, по сути дела, никогда не прерывалась. В духе «дорийской» концепции выдержано, например, фундаментальное исследование К. Хека о Крите [26], вышедшее несколько лет спустя после опубликования книги Мюллера. К этой же концепции близки и взгляды таких видных античников середины XIX в., как Герман и Шеман [27]. Однако, среди ученых других европейских стран теория Мюллера вызвала резкую реакцию. В Англии с критикой Мюллера в 40-х годах прошлого века выступил Дж. Грот [28]. Большой раздел II тома «Истории Греции» посвящен Спарте (о Крите упоминается лишь мимоходом). Спарта, по мнению Грота, - вовсе не эталон «чистого эллинизма», как думал Мюллер [29]. Это совершенно своеобразное государство, отличное от всех других греческих (в том числе и дорийских) государств. Своим своеобразием оно обязано законодательству Ликурга (или того человека, который скрывался под этим именем). Грот, таким образом, в целом принимает традиционную версию искусственного происхождения спартанской конституции, хотя и признает, что в предании о Ликурге (особенно в том его варианте, который мы находим у Плутарха) много позднейших вымыслов. Вместе с тем, наивная вера древних в божественную мудрость законодателя получает у Грота принципиально новое, научное освещение. Государственный строй Спарты не является порождением особого дорийского духа, как думал Мюллер, но с другой стороны, его нельзя просто извлечь из головы человека Ликурга, как плод его исключительной политической прозорливости. Все основные спартанские законы и учреждения несут на себе отпечаток тех исторических условий, при которых конституция Ликурга была пущена в ход во второй половине IX в. до н. э.: ожесточенная борьба с соседями, постоянная угроза извне и изнутри (со стороны порабощенных илотов) - все это требовало превращения государства в единый военный лагерь [30]. Именно эту цель и преследовали те изменения, которые были внесены Ликургом в жизнь спартиатов: железная казарменная дисциплина, постоянная военная муштра, изоляция от внешнего мира и т. д.