Мужской день

Мягкий был единственным в классе, кто иногда покупал у Татушкина фотографии – в зависимости от настроения и содержания снимка, за разную цену – от семнадцати до сорока трех копеек. Мне кажется, он купил у него всего пять или шесть снимков, и Татушкин подозревал, что Мягкий ходит с этими фотографиями в туалет и занимается там с ними всякими делами.

– Какими еще делами? – недоверчиво и брезгливо спрашивал я, не желая даже предполагать, что это было, и что нечто подобное возможно прямо в школе, но получал каждый раз довольно уклончивый ответ...

Я согласился постоять на стреме в тот день, когда Татушкин принес в школу фотоаппарат. Мягкий, получив очередную порцию фотографий, внезапно попросился выйти из класса, и мы под каким-то предлогом тут же выскочили за ним следом.

Мой друг держал тяжелый «ФЭД» под полой серого школьного пиджака.

– Стой здесь! – зашипел он и стал медленно приоткрывать дверь, нацеливаясь объективом в большую спину Мягкого, которую я в этот страшный и стыдный момент увидел мельком, как бы краем глаза.

К счастью, в этот момент прозвенел звонок, и все сорвалось.

Мягкий так ни о чем и не узнал. Я тоже.

* * *

Недели через две после нашего сближения я задал Татушкину вопрос. Меня как будто что-то дернуло в башку, и я задал этот вопрос, даже ни секунды не подумав. Я его спросил:

– Слушай, а как твоя фамилия-то? Я все время забываю. Он немного дернулся. Как будто я его толкнул. И промолчал. А я, в общем, постеснялся переспрашивать.

Интересная, кстати, вещь с этими фамилиями. Иногда фамилия у человека совершенно не запоминается. А иногда совсем наоборот. Бывают даже такие случаи, что люди много-много лет встречаются, пиво пьют, разговаривают на всякие такие темы, а потом вдруг все и выясняется.

– Знаешь! – говорит один из друзей. – А Серега-то машину купил! (Или машину разбил, или ногу сломал, что, конечно, гораздо приятнее сообщать жене или девушке. Почему приятней – как-то так толком за всю жизнь и не разобрался).

– Какой Серега? – невинно спрашивает жена или девушка.

– Ну как какой? – начинает волноваться рассказчик. – Ну Серега! Серега же! Ты что, забыла?

– Что-то не припомню. А ты напомни, может, я вспомню, – сухо отвечает жена или девушка.

– Ну как я тебе напомню?.. – теряется друг Сереги. – Ну Серега! Серега же! Ну это, ну как тебе... ну товарищ мой, по гаражу. Большой такой братан!

– Это пахнет от которого? – брезгливо уточняет жена или девушка.

– Да ну тебя! У человека несчастье (счастье), а ты...

И рассказчик надолго расстраивается. В расстройстве он идет к холодильнику, наливает пива или вина, режет закуску, выходит на балкон, закуривает, стряхивает пепел на окружающую среду. И все это время он мучительно пытается вспомнить фамилию своего ближайшего, любимейшего друга (по гаражу). И тут ему становится так больно, так мучительно стыдно, что он, сделав пару глотков, чуть ли не рыдает от чувства вины. Но потом мало-помалу успокаивается и начинает размышлять о причинах этого странного явления (наподобие автора этих строк). Он размышляет: что вот да, действительно, дико странно устроена эта самая жизнь, потому что ведь, с другой стороны, некоторых людей знаешь всегда только по фамилии! Известно, например, что какой-нибудь субъект – это обязательно Зильдерман или Кочетов. Вот хоть ты тресни, а Зильдерман и есть Зильдерман, а Кочетов есть Кочетов. Вот по работе так сложилось, или по учебе, или по жизни – а так вот оно есть, и все тут. И если даже, не дай бог, помрет Кочетов от инфаркта или от перенапряжения сил, и ты скажешь скорбно: «Слушай, а как его звали-то?» – «Кого?» – «Ну конечно Кочетова! Не Зильдермана же!» – «Да если хочешь знать, я ни того, ни другого не знаю, как зовут!» – «Вот в том-то и дело!» – «В чем дело?» – «В том дело, что умрет человек, а ты не знаешь, как его зовут!» И вот так вот препираешься, препираешься, а толку нет.

И в то же время, как ни странно это звучит, есть во всем этом безобразии с именами и фамилиями какая-то высшая

справедливость. Одному человеку нужна фамилия, другому имя, а третьему только кличка. Смотря как приклеилось. А иному человеку и так клеишь, и этак, а все равно ничего не получается. Так же было у меня и с Татушкиным, который на самом деле не был Татушкиным.

Вот и сейчас, когда я думаю о нем, чувство вины перед ним никак не проходит. И только по одной причине: я не запомнил его фамилию! Вот он летает надо мной, летает и спрашивает безмолвно: автор, блин, Лева, корова, что ж ты мне не придумал какой-нибудь более приличной фамилии? А? А я пожимаю плечами...

Через много лет в полутемном ночном автобусе я возвращался из гостей с гитарой под мышкой, и какой-то парень напротив меня сидел, улыбаясь в руку, иногда поглядывая, улыбаясь и поглядывая. И только когда он вышел из автобуса, я понял, что это и был Татушкин, Коля или Толя, к которому в моей жизни так и не приклеилось имя, какое-то точное, односложное, крепкое имя, и потому-то, быть может, и не пошла в моей жизни та тема, которую он предлагал. А могла бы пойти... Могла бы, наверное.