Мужской день

отличать майора от подполковника до такой степени, что однажды заметили такую вещь. Вот у них обеденный перерыв, дверь в будке хлопает, хлопает, хлопает... а потом наступает мертвая тишина. Солнце. Воробьи скачут. Обед. И до такой степени становится тихо и спокойно, что часовой из будки даже показывает свой нос, а иногда даже выходит, чтобы сделать топ-топ и расправить руки на ширину плеч.

Так мы его впервые и увидели. А он нас.

У него была кобура. А в ней был пистолет. Это мы увидели с той стороны улицы. И кто-то, сейчас уже не помню кто, но не я – вдруг покраснел, напыжился и подошел к часовому первый. Самый первый. Имя это человека должно принадлежать истории, но я его совершенно не помню. И он сказал:

– Здравствуйте!

И часовой сказал:

– Привет!

И, наверно, даже улыбнулся.

И тогда этот забытый герой тоже улыбнулся, опять напыжился, покраснел и сказал другие слова:

– А можно в будку?

И часовой задумался.

Он думал долго, мы даже все устали молчать (и перебрались тем временем на другую сторону улицы). И наконец он сказал:

– Ну можно.

Так впервые мы попали в будку. И я, и Колупаев, и Женька Хромой, и другие ребята. И даже, по-моему, Сурен, хотя в тот момент у нас с ним были сложные отношения.

– Только недолго, – сказал часовой, и мы оглянулись.

Нас набилось в эту будку так много вместе с часовым, что разглядеть ее толком мы не смогли. Я совершенно не помню, что там было внутри, хотя вроде бы там висел какой-то рисунок с лицом бойца и какими-то буквами, но этот рисунок (плакат) от солнца совсем выгорел, и я с трудом различал курносые черты нарисованного солдата. Вроде бы там была пропускная железка на штырьке, которая вращалась туда-сюда, слегка задерживая входящих и выходящих офицеров, чтобы часовой мог по документу проверить их личность и отдать честь. И еще там вроде были некрашеные доски на полу, стертые от сапог и ботинок. Но я ничего не помню, я помню, что будка вся была в солнце, там было душно, жарко и страшно. Страшно, потому что каждый сантиметр этой будки был совершенно непохож на то, что где-либо я когда-либо видел. И воздух в ней был другой. Военный воздух, пахнущий сапогами, гимнастеркой, мужчинами, табаком, струганым деревом и машинным маслом.

Я вообще не любил чужого, другого, не своего. А тут я просто ошалел. Мы попали не просто в другой двор, или на другую улицу. Это был как пропускник на другую планету – войдешь, и все. И тебя нет. У меня даже голова от него заболела, от этого другого воздуха.

Но тут кто-то сказал такую вещь:

– Покажите, пожалуйста, пистолет.

Голова сразу перестала болеть. Действительно! Если часовой впустил нас в будку, то почему бы ему не показать нам пистолет! Как я об этом не подумал. А кто-то (тот самый неизвестный герой) – подумал.

Часовой тоже подумал и сказал:

– Хорошо.

Расстегнул кобуру и приподнял пистолет, не вынул, а именно приподнял, ровно на одну секунду. Потом задвинул обратно и аккуратно застегнул пуговку.

– Еще, – попросил Колупай.

– Хватит.

– Ну пожал-ста, пожал-ста, товарищ часовой, товарищ солдат, ну пожал-ста, – заныли мы хором.

– Знаете что, ребята, – лениво сказал он, – вы приходите завтра вот в это же время, только не просто так. Вы мне принесите значки, а я вам все, что хотите, покажу. Знаете, значки такие есть – отличник боевой подготовки, разряд по парашюту или хоть по бегу, или там ГТО, мне все равно. Вот такие значки мне нужны. Понятно?

– А если мы не найдем? – спросил Хромой.

– Тогда рубль, – просто ответил солдат и открыл дверь.

У Колупая был значок второго разряда по бегу, а у Хромого была целая коллекция значков, в которых что-то вроде было подходящее. Сурен сказал, что принесет рубль. У меня ничего не было. Неизвестного героя, наверное, взяли просто так, за идею. А меня, сказали, что не возьмут.

– Пошли вы... – сказал я.

Колупаев сказал, надавав мне щелбанов, что моя доля – двадцать пять копеек, что бесплатно меня пускать в будку просто неприлично, и ему будет обидно, и Хромому тоже, что мы пользуемся их добротой нагло и без зазрения совести. И со всех остальных тоже по двадцать пять.

На следующий день ничего не получилось, а потом мы ждали еще два или три дня, когда появится этот солдат, мы ужасно извелись, нанервничались и совершенно забросили все наши дела. Наконец, он появился в тот же мертвый обеденный час, вышел из будки, постоял на солнце, закрыв глаза, и незаметно мигнул нам...

Ствол был черный.

Приклад коричневый и ребристый. Потом раза два в жизни я видел пистолеты, один раз даже стрелял, но как они выглядят подробно, конечно, не мог запомнить. Но первое ощущение было странное. Я такую тщательно сделанную вещь ни разу в жизни еще не видел. Хотя я вообще тогда мало что видел, но ни с какими машинами, шкафами, тарелками, телевизорами, одеждой, даже женскими украшениями – в общем, ни с чем – я ее по тщательности сравнить не мог.

Хромой отдал сразу все свои три значка, чтобы подержать пистолет десять секунд.