Мужской день

– Иди! – так же испуганно разрешила она. – Только недолго, пожалуйста. А то уже темно, я буду волноваться.

– Да ладно, – буркнул я себе под нос, зашнуровывая ботинки. – Будет она волноваться.

Двор был пуст. Колупаев, не дождавшись меня, ушел. Впрочем, это, наверное, было даже лучше. Я присел на лавочку и поразился. Передо мной был какой-то совершенно новый мир. Одинокие машины гоняли по одиноким улицам. Одинокая луна висела в одиноком небе. Все вокруг были тоже совершенно одинокими, – если посмотреть на вещи более глубоко.

Одинокая кошка грелась возле котельной.

Я посидел еще немножко и пошел домой.

* * *

Папы не было, он куда-то ушел. Мама сидела в темноте и одиноко смотрела телевизор.

Я подошел к ней и сказал:

– Мам, прости меня, пожалуйста. Все будет хорошо.

Она посмотрела на меня молча и ничего не ответила.

* * *

...Мама лежала в больнице два раза. Первый раз – весной, почти сразу после того дня, когда они со мной объяснились.

Тогда она лежала недолго, может быть, всего неделю.

В первый же холостяцкий вечер папа вдруг посмотрел на меня внимательно, а потом сказал:

– Короче, Лева, знаешь что, давай-ка будем друг другу помогать.

– В каком смысле? – удивился я.

– Во-первых, в смысле не ныть. Во-вторых, в смысле не жаловаться на еду. В-третьих, в смысле не жаловаться маме. В-четвертых, в смысле помыть посуду и сбегать в магазин, если попросят.

– Чего-то очень много смыслов, – недовольно ответил я. – Может, сделаешь поменьше?

– Это вряд ли, – сухо сказал папа. – Вообще-то он один, смысл. Просто я уж так расшифровал для тебя. По дружбе.

Папа поставил передо мной тарелку с двумя вареными сосисками, куском черного ржаного хлеба и половинкой помидора.

– Ешь, – сказал он. – Ужинай. Это пока самое главное. Об остальном потом.

Я съел первую сосиску и сказал:

– Пап, знаешь что, давай начистоту.

– Давай! – согласился он и поставил перед собой тарелку с тем же блюдом.

– Пап! – сказал я. – Ну вот скажи: зачем вы стали меня спрашивать? И вообще, неужели ты думаешь, что я не понимаю таких простых вещей?

– Каких? – сказал папа, с аппетитом проглатывая вторую сосиску.

– А таких, что мое мнение вас совершенно не интересует.

– Понимаешь, Лева, – задумчиво сказал папа, – есть вещи, которые нужно принимать такими, как они есть. Без всяких яких.

Мы немного помолчали и стали есть.

– Что-то ты тоже не очень рад, – сказал я и положил в рот кусочек черного бородинского хлеба, предварительно посыпав его солью. – Мама в больнице, ты тут со мной мучаешься. Я бы вообще на твоем месте не стал заводить второго ребенка. Впрочем, это, конечно, твое личное дело.

Папа как-то странно хмыкнул и весело взглянул на меня.

– Вот я посмотрю на тебя, когда ты сам станешь большой, – сказал он, притворно вздохнул и полез в холодильник за новой порцией сосисок. – Будешь еще?

– Не буду, – строго сказал я, хотя сосисок, честно говоря, очень хотелось.

– Ладно. А то я что-то проголодался.

Пока сосиски медленно варились в булькающей воде, папа по-прежнему как-то странно смотрел на меня.

– Да ладно тебе, папа! – недовольно сказал я. – Все нормально. Да, и вот еще что. Когда я буду большой, у меня, наверное, не будет ни жены, ни детей.

– Это почему? – как-то обиженно спросил папа.

– Ну, не знаю, – пожал я плечами. – Обойдусь вообще как-нибудь.

– Не обойдешься, – сказал папа. – Никто без этого не может обойтись. Ни один человек в мире.

– А вот и неправда! – сказал я. – Зачем ты врешь?

Вся кухня наполнилась вкусным запахом вареных сосисок. А папа еще, как назло, полез в холодильник и достал из банки пару маринованных огурцов.

– Понимаешь, – сказал он, – бывает, конечно, по-разному. Но я бы хотел, чтобы у тебя все-таки были жена и дети. Ну хотя бы один такой вот симпатичный ребенок, вроде тебя.

– Пап! – сказал я. – Но ведь от детей одно мученье! Они все время болеют! Они все время куда-то там пропадают! Скажи честно, зачем вам, взрослым, вообще все это нужно?

– Знаешь что, Лева! – сказал папа, вылавливая сосиску из кастрюли. – Во-первых, я не могу ответить на все твои вопросы сразу. Для этого нужна не голова, а целая синагога. А во-вторых, я не могу, когда люди смотрят на меня вот такими голодными глазами. Возьми себе половину сосиски и один огурец.

* * *

Во второй раз мама лежала в больнице глубокой осенью. Уже начались заморозки. Грязные листья заледенели в лужах. Папа хлюпал носом. Он даже перестал смотреть телевизор. Мама лежала в больнице очень долго. Мне кажется, то ли два, то ли три месяца.

За это время я уже почти ко всему привык.

Я привык к постоянной мысли о том, что у меня скоро будет брат или сестра.

Я привык к тому, что тетя Маруся с первого этажа, которая когда-то была моей няней, приходит и варит нам борщ. Привык к тому, что папа сидит и грустно смотрит в одну точку.

К одному только я привыкнуть никак не мог – к полному отсутствию мамы!

«Скорей бы уж она рожала кого-нибудь, что ли», – тоскливо думал я.

Без мамы было не то чтобы скучно, а как-то пусто. Все лежало не на своих местах. Папа ходил с одинаково озабоченным выражением на лице и никогда не веселился. Довольно