– Нет, Лева, что ты, – улыбнулась она рассеянно. – Просто я хочу объяснить тебе некоторые самые простые вещи.
– Насчет блюдца я уже понял, – сказал я угрюмо.
Тут опять приполз Мишка.
А надо сказать, что в раннем детстве на голове у Мишки были удивительные кудряшки золотистого цвета. Они так красиво завивались в золотые колечки вокруг его головы, что оторвать от них взгляд не было никакой возможности.
Я опустился на колени, взял со стола какую-то машинку и стал катать рядом с Мишкой. Он пускал слюни и смешно гукал.
– Лева! – сказала Анна Сергеевна. – Я жду!
И вот, признаюсь вам, странное чувство охватило меня в тот момент.
Я заглянул в Мишкины прозрачные, переливающиеся мокрым светом глаза, схватил и прижал к себе.
– Лева, что ты делаешь? – испугалась Анна Сергеевна.
– Я вас слушаю! – крикнул я. – Мы вас слушаем!
Анна Сергеевна приняла более удобную позу и начала говорить.
– Лева! – сказала она строго. – Вот я, например, знаю, что мама хочет научить тебя держать вилку в левой руке, а нож в правой.
– Уже научила! – сказал я, не спуская Мишку с рук.
– Но пойми, Лева, это же вне всякого контекста!
– Что-что? – не понял я и опустился на диван вместе с Мишкой. Он тут же слез с рук и стал ползать.
– Это все равно, что научить крутить руль в автомобиле, но не научить включать мотор. Ведь если уж говорить о столовых приборах, то нужно научить сначала есть рыбу, для этого есть специальный рыбный нож.
– А я не ем рыбу, – спокойно сказал я. – Не люблю.
– Ну... – расстроилась Анна Сергеевна, – тогда я не знаю... И вообще, Лева, пойми, что современные мужчины... они вообще многого не понимают.
Тут глаза у Анны Сергеевны как-то странно затуманились, и она начала говорить горячо и взволнованно, уже совершенно не обращая на меня внимания.
– Ну вот, например, как современные мужчины носят брюки? Они совершенно не умеют их носить. Они у них болтаются кое-как на ноге. Просто противно смотреть.
– А как нужно носить брюки? – спросил я.
– Под брюки нужно надевать кальсоны! – горячо воскликнула Анна Сергеевна. – Только тогда они будут сидеть нормально! Кальсоны, а не эти ваши... трусы, – добавила она и вдруг густо покраснела.
– Анна Сергеевна, – сказал я. – Мишка опять обделался.
Тут нянька зашипела что-то неразборчивое, сердитым движением схватила Мишку и потащила его в ванную.
Вообще, я обратил внимание, что когда Анна Сергеевна тащила Мишку для этой процедуры, она держала его голову под локтем. И он смешно таращился назад из-под ее руки.
Я же, напротив, всегда брал Мишку под мышки, и он смотрел на меня, пока я нес его в ванну.
И вообще, как мне казалось, я обращался с Мишкой гораздо бережнее, чем она.
Вечером я рассказал маме о нашем разговоре.
– При чем тут кальсоны? – страшно удивилась мама. – Вообще ничего не понимаю. Рыбный нож у меня, кстати, есть... Или был. На свадьбу когда-то подарили. Ладно, я с ней сама поговорю, с этой нянькой.
– Мама, – сказал я. – А чего с ней говорить? Давай лучше я буду Мишкиной нянькой. А ты меня на это время освободи от школы.
Когда-то давно, когда я болел длинной злокозненной ангиной, я услышал байку про детей-инвалидов, которые занимаются, сидя дома, а к ним на дом иногда приходят учителя.
С тех пор это стало моей золотой мечтой. Конечно, быть ребенком-инвалидом я ни в коем случае не хотел. Но вдруг и для меня сделают исключение, чем черт не шутит...
Мама наотрез отказалась освобождать меня от школы. Она сказала, что искать замену Анне Сергеевне – это очень хлопотно, долго, и что она согласна поговорить с ней, чтобы
всякие ненужные разговоры про кальсоны и трусы в нашем доме раз и навсегда прекратились.
Так оно, в общем, и случилось.
На следующий вечер мама долго, наверное, целый час говорила с Анной Сергеевной, а вернее, слушала ее бесконечные монологи. И даже однажды принесла ей воды из кухни.
В конце этого разговора, насколько я понимаю, мама попросила Анну Сергеевну больше не учить меня правилам хорошего тона. Потому что, придя днем из школы, я обнаружил, что Анна Сергеевна объявила мне форменный бойкот.
Со мной она теперь вовсе не разговаривала. А если было нужно, выдавливала из себя односложные реплики типа: «подвинься», «ешь», «возьми» и «сходи в булочную, вот деньги».
Тем не менее, люди, которые ежедневно проводят несколько часов в одной квартире, не могут совсем не разговаривать и не помогать друг другу. Так уж устроена их жизнь.
И однажды, когда я то ли помогал Анне Сергеевне выносить коляску на балкон, то ли делал еще что-то полезное, она вдруг сказала, что больше всего не выносит предательства, что ее много в жизни предавали, и что мой «донос» поверг ее в страшное разочарование, потому что она, в принципе, считала меня неплохим мальчиком.
– Впрочем, – сурово сказала Анна Сергеевна, – все современные мужчины таковы. Почти все, за редким исключением.
Надо ли говорить, насколько я был поражен этим заявлением Анны Сергеевны.
Если она, совершенно не стесняясь, рассказывала маме о моих делах и проступках (например, о том, как я дую чай из блюдца), то почему же мне нельзя было рассказать маме о нашем разговоре?