Мужской гарем

Он поднялся с кровати и тяжелой походкой вышел из комнаты, но вскоре вернулся и, протянув руку, решительно приказал:

— Давайте сюда.

Далила попятилась:

— Что давать?

— Давайте сюда кассету.

— Может, лучше я сама отнесу кассету в милицию?

Соболев рассердился:

— Прекратите делать из меня подлеца! Я люблю свою дочь!

— Но еще больше себя, а значит, и Настю, — сказала Далила и твердо добавила:

— Это я вам говорю как психолог.

Как психолог она знала, что по-разному в этой жизни бывает, но на этот раз хотела знать точно, что кассета, добытая с риском для жизни, не исчезнет бесследно.

— Я уничтожу ее, эту тварь, — процедил сквозь зубы Соболев, вновь принимаясь массировать грудь.

В его прищуренных глазах были злость и ненависть. Далила поняла, что он говорит о Насте, и протянула ему кассету, спросив:

— А с пистолетом что делать?

— И с пистолетом я разберусь. Милицию сейчас вызову и разберусь.

Он в упор взглянул на Далилу:

— Вы прячете мою дочь?

— Нет, не я, но я знаю…

Соболев поднес палец к губам:

— Ш-ш-ш, молчите. Вы знаете, а мне пока знать не надо, где Ветка прячется. Вы ей одно передайте, Ветке моей. Я ее обязательно…

Лицо его исказила гримаса, он запнулся и, обреченно махнув рукой, попросил:

— Ничего ей не говорите. Она про Настю даже не подозревает.

Далила кивнула:

— Понимаю.

Соболев беспомощно на нее взглянул, снова сел на кровать и прошептал:

— Но зачем она это сделала?

— Что?

— Зачем Киселева и Трахтенберга убила?

Далила заверила:

— Настя их не убивала.

Он опешил:

— А кто их убил?

— Другая женщина. Имени ее я не знаю, но она очень похожа на вашу дочь.

Соболев перестал массировать грудь, вскочил и закричал:

— Да-да! Именно так! Настя и наняла эту женщину! Я и не говорил, что Киселева и Трахтенберга она своими руками убила! Настя — заказчица!

— Говорите, пожалуйста, тише, — попросила Далила. — В прихожей слишком много ушей.

Соболев отмахнулся:

— Своим людям я доверяю.

— И напрасно. Вы говорили Насте, что завтра в квартире намечается обыск?

— Не обыск! Не обыск! — с жаром воскликнул он и тихо добавил:

— Просто придут посмотреть на комнату Веты. Насте, конечно же, об этом я не говорил.

— Но она как-то узнала.

Соболев растерялся:

— Выходит, да. Настена перед обыском пистолет подложила. Но зачем она Вету мою подставляет?

Он вдруг испуганно посмотрел на Далилу и воскликнул:

— А почему она его не забрала, пистолет этот? Если вы ее разоблачили, то какой смысл пистолет здесь оставлять? Был записан ваш разговор…

— О кассете она не знает, — перебила его Далила. — А про пистолет впопыхах и от растерянности Настя могла забыть.

— А могла и не забыть, — продолжил Соболев. — Уверен, Настя теперь будет меня шантажировать.

— Ну-у, если она надеется и вами еще управлять, тогда без кассеты вообще доказать невозможно, что пистолет подложила она.

Далилу вдруг осенило:

— Погодите! А как охранник узнал про меня?

— Он видел, как вы проскочили в лифт.

— Но как он узнал, что вошла я в вашу квартиру? Соболев усмехнулся и снисходительно сообщил:

— На табло загорелся этаж, на котором вы вышли, это во-первых. Во-вторых, на моем этаже всего две квартиры. А в третьих, все этажи снабжены видеокамерами. Охранник подошел к монитору, увидел, как вы вошли, и позвонил мне в офис.

— Информация с камер слежения записывается?

— Да. И долго хранится.

Далила подытожила:

— Значит, должна остаться запись того, как Настя проникла в квартиру. Значит, вы не можете это дело замять. Следовательно, ей бесполезно вас шантажировать.

— Вы правы, — слегка ободряясь, согласился Соболев. — Тогда я немедленно вызываю милицию.

— Нет, погодите, — остановила его Далила. — Сначала давайте попробуем понять, зачем Мироновой эти убийства. Может, она из ревности решила Вету подставить?

Соболев опешил:

— Из какой такой ревности?

— Она ревнует вас к старшей дочери, к вашей семье.

— Из ревности хлопнула двух компаньонов? Как вам только в голову это пришло. Дело, которое Настя провернула, — сложное, грандиозное даже. Сами судите: убить двух человек в один день само по себе непросто. Их на ту трассу надо было как-то еще заманить, а потом все так устроить, чтобы на Ветку мою убийства свалить.

— Да, вашей любовнице пришлось потрудиться, — согласилась Далила.

Соболев с укором заметил:

— Нашли время кусаться. И без этого тошно.

— Простите, — ей стало стыдно. — Продолжайте, пожалуйста, мне интересно знать, как вы мыслите.

— А мыслю я следующим образом. Здесь пахнет деньгами и большими. Только из-за денег организуются такие сложные и затейливые убийства. Это я вам говорю, как съевший собаку на этом деле. А ревность…

Соболев покачал головой:

— Нет, для таких сложных конструкций ревность — слишком слабый мотив.

— Плохо вы знаете женщин, — огрызнулась Далила и подумала: «Но он прав».

— Как с Веткой беда случилась, — продолжил Соболев, — голову себе я сломал, размышляя над тем, кто дочку мою подставляет. Чего только не передумал. Перебрал всех своих врагов, с друзьями советовался.

— И что?