Мужской разговор в русской бане

— Не мельтеши, — поморщился Егоров. — Сядь! Устав знаешь. Не нужен мне твой партийный билет. Сдашь его кому следует, когда выметут из партии, как мусор, как сорную траву, чтоб освежить, очистить атмосферу в наших рядах. Мне нужен номер партийного билета. А вы, — Егоров устало кивнул Анатолию, — запишите. Заодно велите швейцару принести их паспорта. Ее — тоже.

Одутловатый упавшим голосом пробормотал номер своего партийного билета и спрятал его дрожащими руками куда-то в недра шкафа. Анатолий для видимости черкнул что-то в своей записной книжке. Швейцар принес снизу два паспорта, передал их Анатолию и аккуратно закрыл за собой дверь, снова заняв свой пост в коридоре. Анатолий с каменным лицом протянул паспорта Егорову. Тот небрежно раскрыл один, перевел взгляд с одутловатого на фотографию в паспорте, раскрыл второй.

— Опустите простыню, — строго велел он. — Я хочу сверить лицо с паспортной фотографией. Не стесняйтесь. Стесняться надо было раньше, когда штаны снимала.

Простыня поползла с подушки, открыв кудрявую, в искусственных завитках голову довольно молодой женщины со смятым, без косметики лицом и припухшими губами. В ухе поблескивала золотая сережка.

Она щурилась на свет, и вид у нее был загнанного, запуганного зверька.

— Ну, что ж, — вздохнул Егоров. — Все соответствует. Номер вашего партийного билета?

— Он… у меня в комнате… отвернитесь, я оденусь… и принесу…

— Не надо одеваться, лежите, как лежали. Как говорят юристы, на месте содеянного преступления. А в вашу комнату мы сходим потом. Какую должность занимаете?

— Директор Дома культуры… — залепетала она, — занимаем первое место в области… за достижения…

— Знаем ваши достижения, — оборвал Егоров. — Вам не Домом культуры заведовать, а публичным домом. Но, к счастью, таких в нашей стране нет. А есть отдельные личности, позорящие высокое звание советского человека, да еще к тому же члена славной Коммунистической партии..

Егоров вошел во вкус. Он получал истинное удовольствие, поучая этих испуганных и жалких людей.

— Судя по отметкам в паспортах, — продолжал он, — вы оба семейные люди. Вы имеете жену, а вы — мужа. И они, бедняги, вам доверяют, даже не подозревают, чем вы тут в гостинице занимаетесь. Я думаю, им будет весьма интересно узнать об этом.

— Господи! — запричитала в постели женщина. — Не губите! Пощадите! Ведь есть же у вас сердце?

— У меня есть сердце. Коммуниста. Я исполняю свой партийный долг.

— Дорогой товарищ, — вдруг перебил плаксивым голосом одутловатый. Простите нас. Это случилось впервые… не знаю как… Я больше не буду… Даю честное партийное слово… Не верите? Могу на колени встать.

Он тяжело, с одышкой опустился на колени и пополз к Егорову, протягивая в мольбе руки.

— Встать! — брезгливо сказал Егоров. — Коммунисты не стоят на коленях. Мразь!

— Хорошо, хорошо… абсолютно согласен, — затараторил одутловатый, поднимаясь на ноги. — Но чем я могу заслужить прощение? Скажите, я сделаю.

— Все сделаешь? — прищурился на него Егоров.

— Все, что прикажете, — поспешно согласился одутловатый, уловив в вопросе нить надежды. — Все, все… Только прикажите.

— И ты? — глянул на женщину в кровати Егоров.

— И я… и я.

— Хорошо… — протянул Егоров. — Может быть, для первого раза мы и проявим к вам снисхождение… Не знаю… Посмотрим. Это зависит от вашего поведения.

— Какого? — в один голос встрепенулись они оба, а он еще добавил заискивающе: — Говорите, мы готовы.

— Готовы ли? Посмотрим. Ну, ладно. Умели грешить, умейте каяться. Покажите нам, продемонстрируйте, как вы тут совокуплялись, нарушая свой семейный долг и позоря звание коммуниста. Может быть, вы это делаете так хорошо, с таким мастерством… что это достойно подражания?

Одутловатый сначала онемел, а потом, приняв за шутку, хихикнул:

— Что вы, дорогой товарищ… какое уж тут мастерство… Обыкновенно… В нашем возрасте, как известно… не до жиру, быть бы живу…

— Что ж, в таком случае прощайте, — поднялся с кресла Егоров. — Нашу беседу мы продолжим в другом месте. Вас вызовут.

— Нет, нет, — замахал руками одутловатый. — Не уходите. Дайте хоть подумать.

— А вы не шутите? — спросила из кровати женщина, уже без страха, даже с некоторым кокетством во взоре. — Вы действительно хотите, чтоб мы вам продемонстрировали… это самое?

— Я два раза не люблю повторять, — сказал Егоров без тени улыбки и снова сел.

— Окей, — вызывающе улыбнулась она Егорову и Анатолию, одним рывком сбросила на пол простыню, открыв белое, довольно стройное тело, слегка начавшее полнеть, и встала на ноги, прикрыв обе груди скрещенными руками.

— Но как это я… смогу?.. — запротестовал одутловатый. — Я — не животное.

— Вы коммунист, — оборвал его Егоров. — Пока. А как известно, для коммуниста нет преград, нет крепостей, которые большевики бы не взяли… Ну, голубчик, приступайте.

Одутловатый конфузливо стал шарить в ширинке пижамных штанов.

— Сбросьте пижаму, — велел Егоров. — В натуральном виде, как мать родила.

— А как… нам лучше? — спросила она Егорова, ухмыляясь греховно и с вызовом. — Лежа, на спине… или вы предпочитаете наоборот?