Он оказался прирожденным администратором. Он умел найти подход к каждому автору, договариваться о сделке на выгодных для него условиях, предвосхищать проблемы, продумывать действия на несколько шагов вперед. Предприятие процветало и обеспечивало семье вполне безбедное существование. Но на первую квартиру копили долго. Это было начало самостоятельного плавания Виталия в издательском бизнесе. Не все удавалось сразу. Случались ошибки, просчеты. Иногда филологическое чутье подводило, редакторы предавали, раскрученные авторы уходили, тиражи мертвецки пылились на полках магазинов, типографии приходилось печатать рекламные буклеты и научные брошюры за гроши, лишь бы «отбить» хоть какие-то деньги. Виталий приходил домой суровый, холодный, отчужденный, а становился ласковым, как котенок. Татьяна умела успокоить своего мужчину, вселить надежду, находить самые нужные слова и выбирать подходящий тон для их бесед. Особо ценимые рукописи муж приносил Татьяне и читал выборочно отрывки, с пристрастием допрашивая, что жена думает по поводу услышанного, какие образы рождаются у нее в голове и интересно ли ей узнать финал. Татьяна имела право вето на любое решение даже самого опытного редактора.
В те дни, когда случались финансовые катаклизмы и становилось понятно, что в доме скоро не будет даже корочки хлеба, а главное, уверенности, что черная полоса закончится, Татьяна становилась похожей на спрессованное полотенце — плотное, жесткое. Она непрерывно ездила по клиентам, соглашаясь на смешную оплату. Желающих «выписать» себе на дом высококлассного, имеющего признания мэтров, и при этом низкооплачиваемого стилиста-парикмахера ежедневно набиралось так много, что, казалось, их с трудом можно было обслужить и за неделю. Но Татьяна справлялась — стиснув зубы, ведомая идеей разделить с мужем и горести, и радости. А вечером, еле стоявшая на ногах, умудрялась приготовить роскошный ужин из самых простых и недорогих продуктов. Муж даже не догадывался, каким адским трудом его жена обеспечивает уют и тепло дома, а женщина старалась скрыть, насколько ей тяжело. Она знала, что мужу нужна ее поддержка, а не чувство вины за ее каторжный труд. «Ты — мой Ленин, я — твоя Крупская, вместе мы совершим революцию», — говорила Татьяна, целуя любимого в высокий лоб и имея в виду, конечно же, вовсе не смену политического строя.
Когда вдруг случилось так, что сбережения от доходов фирмы достигли суммы, достаточной для покупки квартиры, супруги ликовали как-то по-тихому. Одним темным зимним вечером Виталий пришел очень загадочный. Не раздевшись и не помыв руки, стал хватать подрумяненные оладушки прямо с раскаленной сковороды, не обращая внимания на легкое ворчание Тани, а потом вдруг торжественно, нарочито картавя, объявил, забравшись на табурет и вытянув вперед руку: «Отдельное жилье — Таньке и Витальке! Ура, товарищи!». Его глаза блестели, он порхал вокруг жены. Мужчина был счастлив, что сможет подарить любимой крышу над головой — их собственную квартиру, просторную, непременно светлую. Над ними, наконец, не будет висеть вечная угроза переезда из одной съемной квартиры в другую. Елена, не поднимая влажных глаз, убрала сковороду с огня. Притянув мужа к себе, молча уткнулась носом в его плечо, вцепилась пальцами в свитер, и так, крепко обнявшись, ни проронив ни слова, они вдвоем стояли и слушали дыхание друг друга.
Дальше — больше. Через два года после покупки квартиры в Москве, у Виталия снова оказалась некая свободная сумма денег, которую супруги решили вложить в недвижимость. В Москве бы этих денег хватило на маленькую квартирку на конечной станции метро, причем это в лучшем случае. Было решено поискать хоромы где-нибудь вне столицы. Процесс поиска был увлекателен. Семья устраивала себе отличные выходные, разъезжая по городам России и пытаясь почувствовать, где бы им захотелось иметь тихую гавань. Всю весну и лето они путешествовали и решили остановиться, лишь когда пошли холодные дожди. Древний город Казань, в котором соединялись такие разные и противоречивые культуры, очаровал их и легендами, и памятниками, и пейзажами.