Читаем Музруков полностью

В тот день во второй его половине у Бориса Глебовича было совещание, на котором обсуждалась готовность Уралмаша к выполнению задач 1948 года. Рассмотрение перспектив закончили около четырех часов дня. Часов в пять, было еще не темно, на моем пульте вспыхнула лампочка вызова по телефону директора. Борис Глебович спросил, чем я занят, и затем сказал: “Зайди ко мне”. Я вошел в кабинет, он прохаживался возле своего письменного стола — обычная его манера, когда он о чем-либо сосредоточенно думал.

Увидев меня, он остановился, посмотрел внимательно и, как бы раздумывая, медленно сказал:

— Только что звонили из ЦК партии и предложили завтра быть в Москве, в ЦК.

Нам — директору и главному инженеру — конечно, приходилось бывать в аппарате ЦК, но вызов туда обычно передавали через наше министерство. Насколько я помнил, прямого вызова в ЦК до этого не было.

На мой вопрос о цели вызова Музруков, пожав плечами, ответил, что ему об этом ничего не сообщили, однако он думает, что, по-видимому, дело в каком-то новом особо важном задании. Поговорив немного на эту тему, мы перешли к заводским проблемам и вопросам, которые следовало бы выяснить или решить в Москве, после окончания дел в ЦК. Затем Борис Глебович вызвал дежурную секретаршу и продиктовал ей приказ о своем выезде в командировку. Ни он, ни я в то время не могли предположить, что это — последний приказ, подписанный на Уралмашзаводе директором Музруковым. На следующий день рано утром Борис Глебович улетел в Москву».

С этого момента судьбу Бориса Глебовича Музрукова начали определять обстоятельства чрезмерной важности. Он еще не знал о них, как не знал и о том, что они не позволят ему даже проститься с коллективом завода. В конце второго дня командировки директора в кабинет С. И. Самойлова, замещавшего Бориса Глебовича, быстрым шагом вошел Е. Г. Дуркин, помощник Музрукова: «Вас к телефону прямой связи».

Главный инженер услышал в трубке голос Музрукова и после взаимных приветствий спросил его о делах. «В ответ я услышал слова, которые, несмотря на то, что прошло более 30 лет, до сих пор звучат в моих ушах: “Я больше не директор Уралмашзавода, никакими заводскими делами заниматься не буду, действуй сам”.

Не могу скрыть, я был ошеломлен этими словами, настолько они были неожиданными и не укладывались в моем сознании. В подробности Борис Глебович не вдавался, а сказал, что когда будет на Уралмаше, все расскажет. Но время своего приезда он тоже сообщить не мог, так как оно уже зависело от условий его новой работы. Разговор закончился пожеланием дальнейших успехов коллективу Уралмашзавода», — писал в 1979 году Сергей Иванович Самойлов.

Посоветовавшись с парторгом В. М. Шестаковым, главный инженер решил сообщить заводчанам о случившемся на следующий день. Примерно в семь вечера в зале заседаний собрался основной командный состав Уралмаша. Это было 26 или 27 ноября, и люди ожидали разговора о мерах, необходимых для успешного завершения программы месяца.

Из воспоминаний С. И. Самойлова: «Трудно, очень трудно было сказать товарищам о том, что с нами уже не будет нашего испытанного руководителя. Я начал со слов, что должен сообщить собравшимся о чрезвычайно важном событии, и почувствовал на себе внимательные и настороженные взгляды всех присутствующих. Когда было сказано: “Борис Глебович уже не директор завода, он на другой работе”, — произошло то, что тоже осталось в моей памяти на всю жизнь. По залу прошел шелест вырвавшегося единого вздоха, в котором слились ощущение неожиданности и, я бы сказал, чувство глубокого разочарования. Передать это словами невозможно. Затем все, я повторяю, все головы товарищей, находившихся в зале, на какое-то мгновение поникли, и стало видно, что больше половины из них — почти седые. Здесь присутствовали те, кто на своих плечах вынес все тяготы военного времени и со всей остротой воспринял уход Бориса Глебовича, которому коллектив привык за эти годы безгранично верить, многократно убеждаясь в его выдающемся таланте руководителя, в его человечности и справедливости, когда дело касалось человеческих судеб».

Видный государственный и общественный деятель Н. И. Рыжков, который начинал свой трудовой путь на Уралмаше и сам возглавлял этот гигант индустрии, считает, что лучше директора, чем Б. М. Музруков, на заводе не было:

«Летом 1950 года после окончания техникума я начал свою производственную деятельность на Уралмашзаводе. В этом замечательном коллективе я трудился 25 лет: прошел путь от сменного мастера в одном из цехов до генерального директора завода-гиганта, флагмана тяжелого машиностроения. Уралмаш всегда отличался от других предприятий не только своими масштабами и мощью, но и своей сплоченностью, своими традициями.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
100 мифов о Берии. От славы к проклятиям, 1941-1953 гг.
100 мифов о Берии. От славы к проклятиям, 1941-1953 гг.

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии»Первая книга проекта «Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917–1941 гг.» была посвящена довоенному периоду. Настоящая книга является второй в упомянутом проекте и охватывает период жизни и деятельности Л.П, Берия с 22.06.1941 г. по 26.06.1953 г.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
Адмирал Советского флота
Адмирал Советского флота

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.После окончания войны судьба Н.Г. Кузнецова складывалась непросто – резкий и принципиальный характер адмирала приводил к конфликтам с высшим руководством страны. В 1947 г. он даже был снят с должности и понижен в звании, но затем восстановлен приказом И.В. Сталина. Однако уже во времена правления Н. Хрущева несгибаемый адмирал был уволен в отставку с унизительной формулировкой «без права работать во флоте».В своей книге Н.Г. Кузнецов показывает события Великой Отечественной войны от первого ее дня до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное