И чужие руки — нетерпеливые, наглые в этой своей нетерпеливости — тормошат, бьют по щекам, не отпускают обратно в спасительный сон.
— Да очнись же ты, Снежная королева!
Да, она Снежная королева. Этому холодному миру нужна королева…
Творец, 1941 год (Терпсихора)
Штерн погиб в августе. В конце сентября им принесли треугольник письма.
Анна не плакала, прижимала к груди похоронку и смотрела в окно. Долго-долго смотрела. Что она там видела, Савва не знал. Начавшие рыжеть кленовые листья? Тонкую паутинку, приклеившуюся к раскрытой форточке и не желающую улетать? По-осеннему яркое и высокое небо?
Это то, что видел он сам. То, что бередило душу и заставляло вздыхать о чем-то несбыточном, давно ушедшем. О «Ротонде» с ее залитыми октябрьским дождем окнами, о тонкой фигурке за окном, о нелепой тряпичной розе. Амели… Его самая первая, самая хрупкая муза…
…Роза изрядно поблекла за эти годы, но на ладони Саввы, казалось, ожила и расправила лепестки. И гранатовый браслет приветственно и радостно защелкал бусинами. Почти так же, как когда-то на запястье неуемной Адели. Шелковая шаль цвета берлинской лазури напомнила вдруг о васильковых глазах Прасковьи, ласковой прохладой коснулась руки.
От них исходил свет! От этих давно забытых, чудом не уничтоженных, годами пылящихся на самом дне деревянной шкатулки безделушек исходил свет, которым когда-то щедро одаривали Савву их хозяйки. Маленькое чудо, примиряющее с несправедливостью мироустройства, дающее надежду.
— Савва, мне нужно туда. — Голос Анны шелестел опавшими листьями, но в этой кажущейся слабости слышался звон булата.
— Куда? — Он бережно сложил в шкатулку свои богатства и только потом обернулся.
Свет погас… Все, его больше не было. Анна, его еще живая жена, но уже мертвая муза, смотрела на него покрасневшими от невыплаканных слез глазами.
— Мне нужно на фронт. Я знаю. Савва, не отговаривай меня.
Он не стал отговаривать. Что может быть страшнее отслужившей свой век музы?! Пусть уходит, так будет лучше для всех. Но сначала…
— Анна, дай мне неделю, я очень тебя прошу.
…Гипс — покорный материал, с готовностью принимающий любые формы, оживающий под руками. Лучше бы мрамор, но времени нет, Анна дала ему только неделю, и нужно спешить. Мрамор подождет. Сейчас главное успеть ухватить вот этот изгиб поясницы, разворот головы, плавность линий и узнаваемость черт. И завершающим штрихом — гребень в высокой античной прическе. Все, вот она и родилась — его муза, почти неотличимая от настоящей, куда более живая.
— Савва, это я? — Из-за усталости и трех ночей, проведенных без сна, голос Анны кажется незнакомым.
— Нет, Анна, это Терпсихора, моя мертвая муза.