Музы дождливого парка

Если закрыть глаза, если отдаться воспоминаниям, то можно вспомнить ту, другую, такую же ненасытную и опасную — Эвтерпу. Тогда все было так же сильно — до крови, до боли, до сбивающегося дыхания.

— Ты будешь Мельпоменой![13] — Савва перекатился на живот, подмял под себя задыхающуюся Лалу.

— Буду! Кем скажешь, тем и буду! — Она обвела победным взглядом притихших муз. — Ты видишь, какая я, Савва?! Видишь, как со мной?!

Он видел, хоть уже почти ослеп от мальчишеской страсти.

— Ты моя муза!

— А Нина? — Лала отстранилась, повела острыми плечами, стряхивая его ладони. — Она тоже твоя муза?

— Больше нет. — Воспоминания о Ниночке стали размытыми и нечеткими, точно он не виделся с женой не час, а целую вечность. — Я разведусь, моя Мельпомена.

— Нет! — В плечи больно впились по-кошачьи острые ногти. — Нет, Савва, развод — это удар по репутации и немалые расходы.

— К черту расходы! Я очень богатый человек!

— И останешься таким, если позволишь мне все уладить. — Жаркое дыхание коварной Мельпомены щекотало щеку.

— Что я должен сделать?

— Для начала устрой меня в театр. Я устала прозябать, Савва. Дай мне месяц, и обещаю, ты не пожалеешь.

Музы смотрели на Савву с укором, но в их взглядах читалось и еще кое-что. Нетерпение! Скоро их станет на одну больше…

Ниночка скончалась через месяц от необъяснимой болезни. Савва разрывался между умирающей женой, ненасытной любовницей и оживающей в мраморе Талией. Это был волшебный месяц, который сделал его моложе на добрый десяток лет. Что было причиной этих чудесных метаморфоз, Савва не знал. Может, наполненный светом камень, может, страстные объятья Мельпомены, а может, работа над статуей. Он ходил рука об руку со смертью и чувствовал себя восхитительно живым.

Лала переехала в Парнас через полгода после похорон Ниночки, и вместе с нею в доме Саввы поселилось упоительное чувство опасности. Хрустальный флакон с бесцветной, лишенной запаха жидкостью Савва нашел в будуаре жены почти сразу. Ему не нужна была экспертиза, чтобы понять, что находится во флаконе. Ему даже не пришлось гадать, кто станет следующей жертвой ненасытной Мельпомены. Глупая девочка, возомнившая себя всесильной…

Лала родила зимой шестьдесят второго. Савва снова стал отцом, теперь у него было две дочери. Лала назвала девочку Тамарой и едва ли не сразу после родов передала ее на руки няни. Ребенок интересовал ее так же мало, как и Савву. Лала рвалась лицедействовать, подмостки манили ее сильнее, чем супружеское ложе, а во взгляде черных глаз Савва все чаще видел нетерпение.

* * *