Музы слышны. Отчет о гастролях "Порги и Бесс" в Ленинграде

— У меня сердце кровью обливается, — сказала она, и грудь ее затряслась от рыданий. — Я вот с таких лет в церковь хожу, но ни разу так не было, что Иисус здесь, рядом — только руку протянуть. Детонька, Он был там, в церкви, это у них было на лице написано. Он пел вместе с ними, и никогда я не слышала такого пения. Там все больше старички и старушки, а старичкам ни в жисть так не спеть, коли Иисус не подтянет. А потом пастор, чудный такой старичок, говорит нам, цветным: мол, сделайте милость, спойте спиричуэл, — так они слушали, слова не проронив, только все глядели, глядели, как будто им говорят, что Христос всюду, что с ним никто не одинок, то есть они и сами это знали, но вроде как рады были услышать. Ну вот, а потом пора было уходить. Расставаться. И что же, ты думаешь, они сделали? Встали все разом, как один человек, вынули белые платки, машут ими и поют “Бог с тобой, коли встретимся”. Поют, а у самих слезы рекой, и у нас тоже. Детонька, меня просто перевернуло. Крошки проглотить не могу.

До премьеры оставалось меньше суток. В тот вечер окна “Астории” долго не гасли. Всю ночь в коридорах слышались торопливые шаги, телефонные звонки и хлопанье дверей, как при приближении катастрофы.

В апартаментах номер 415 посол Болен с супругой принимали помощников и приятелей, только что прибывших вместе с ними поездом из Москвы. Гости, в том числе второй секретарь посольства Рой Лаури, один из двух дипломатов, проводивших в Берлине “инструктаж” для исполнителей, держались тише воды, ниже травы, так как Боленам хотелось, чтобы об их присутствии стало известно как можно позже. Они затаились настолько успешно, что на следующее утро Уорнер Уотсон, полагая, что дипломатический контингент прибывает самолетом, отправился в аэропорт с букетом для миссис Болен.

Прямо под посольскими апартаментами, в номере 315, миссис Брин раскачивалсь на релаксаторе, как на качелях, а муж ее оттачивал речь, которую собирался произнести перед поднятием занавеса. Кто-то посоветовал ему нейтрализовать таящиеся в “Порги и Бесс” возможности для коммунистической пропаганды, подчеркнув, что в ней изображена не сегодняшяя, а давно миновавшая жизнь американских негров, поэтому он добавил фразу: “„Порги и Бесс” повествует о прошлом. К настоящему она имеет такое же отношение, как к жизни в России при царе”.

В номере 223 сидел за машинкой Леонард Лайонс, печатавший черновик заметки о премьере для газеты “Нью-Йорк Пост”.

“На сцене висели флаги обеих стран, СССР и США, — писал он заранее. — Когда американский флаг вывешивали здесь в предыдущий раз, в Америке было всего 45 штатов. Представитель Министерства культуры специально звонил, узнать, сколько штатов соединено теперь. Вчера главная костюмерша нашила на старый флаг еще три звезды”.

Страница кончилась, Лайонс вставил новую, со свежей копиркой, но старую не выбросил, а отнес в уборную и отправил в небытие. По его мнению, уничтожать использованную копирку было вернее, не то советские, а может быть, конкуренты-репортеры выследят ее и выведают, что он написал. Действительно, гостиница кишмя кишела журналистами. Здесь была “Сатердей Ивнинг Пост”, в лице боленовского шурина Чарльза Тейера. Тейер, как и Сульцбергер из “Нью-Йорк Таймс” приехали вместе с Боленами. “Сатердей Ревью” собиралась направить Гораса Саттона, “Тайм” и “Лайф” уже имели на месте команду журналистов и фотографов, а миссис Ричард О’Молли из московского бюро “Ассошиэйтед Пресс” на всех парах катила в Ленинград экспрессом “Красная стрела”, тем самым, на котором днем раньше прибыл корреспондент Си-би-эс Дан Шорр.

На втором этаже, в номере 111, Шорр, массивный тридцатипятилетний холостяк, одновременно правил рукопись, раскуривал трубку и диктовал по телефону стенографистке в Москву.

— О’кей, вот текст. Шапки сами вставите. Поехали. — И он начал читать с машинописных листов. — “Завтра вечером курсив Порги и Бесс запятая первая американская труппа за всю историю России запятая начнет советские гастроли перед избранной аудиторией в две тысячи двести человек повторяю две тысячи двести в ленинградском Дворце культуры запятая но еще до спектакля негритянские актеры и певцы имели бешеный успех точка Уже самым фактом своего существования шестьдесят исполнителей произвели невероятное впечатление на этот запятая второй по величине город Советского Союза…” Верно ведь, второй?

Шорр еще минут двадцать бубнил в телефон факты и слухи. Длиннющие очереди ленинградцев всю ночь простояли в снегу, чтобы за 60 рублей (15 долларов) купить билеты, которые за углом продаются вдвое-втрое дороже.

— Погоди-ка, какой синоним для черного рынка, чтоб цензуру проехало? О’кей, пиши “за углом”.

К концу он говорил: