Музыка

Набоков Владимир Музыка

Владимир Набоков

Музыка

Передняя была завалена зимними пальто обоего пола, а из гостиной доносились одинокие, скорые звуки рояля. Отражение Виктора Ивановича поправило узел галстука. Горничная, вытянувшись кверху, повесила его пальто: оно, сорвавшись, увлекло за собой две шубы, и пришлось начать сызнова.

Уже ступая на цыпочках, Виктор Иванович отворил дверь,-музыка сразу стала громче, мужественнее. Играл Вольф, -- редкий гость в этом доме. Остальные -- человек тридцать -- по-разному слушали, кто подперев кулаком скулу, кто пуская в потолок дым папиросы, и неверный свет в комнате придавал их оцепенению смутную живописность. Хозяйка дома, выразительно улыбаясь, указала издали Виктору Ивановичу свободное место -кренделевидное креслице почти в самой тени рояля. Он ответил скромными жестами, смысл которых был: "ничего, ничего, могу и постоять",-- но потом впрочем двинулся по указанному направлению и осторожно сел, осторожно скрестил руки. Жена пианиста, полуоткрыв рот и часто мигая, готовилась перевернуть страницу -- и вот перевернула. Черный лес поднимающихся нот, скат, провал, отдельная группа летающих на трапециях. У Вольфа были длинные, светлые ресницы; уши сквозили нежнейшим пурпуром; он необычайно быстро и крепко ударял по клавишам, и в лаковой глубине откинутой крышки двойники его рук занимались призрачной, сложной и несколько даже шутовской мимикой. Для Виктора Ивановича всякая музыка, которой он не знал,-- а знал он дюжину распространенных мотивов,-- была как быстрый разговор на чужом языке; тщетно пытаешься распознать хотя бы границы слов,-- все скользит, все сливается, и непроворный слух начинает скучать. Виктор Иванович попробовал вслушаться,-однако вскоре поймал себя на том, что следит за руками Вольфа, за их бескровными отблесками. Когда звуки переходили в настойчивый гром, шея у пианиста надувалась, он напрягал распяленные пальцы и легонько гакал, Его жена поспешила,-- он удержал страницу мгновенным ударом ладони и затем, с непостижимой быстротой, перемахнул ее сам, и уже опять обе его руки яростно мяли податливую клавиатуру. Виктор Иванович изучил его досконально,-- заостренный нос, козырьки век, след фурункула на шее, волосы, как светлый пух, широкоплечий покрой черного пиджака,-- на минуту снова прислушался к музыке, но едва проникнув в нее, внимание его рассеялось, и он, медленно доставая портсигар, отвернулся и стал разглядывать остальных гостей Он увидел, среди чужих, некоторые знакомые лица,-- вон Кочаровский -- такой милый, круглый,-- кивнуть ему... кивнул, но не попал: перелет,-- в ответ поклонился Шмаков, который, говорят, уезжает за границу,-- нужно будет его расспросить... На диване, между двух старух, полулежала, прикрыв глаза, дебелая, рыжая Анна Самойловна, а ее муж, врач по горловым, сидел, облокотившись на ручку кресла, и в пальцах свободной руки вертел что-то блестящее,-- пенсне на чеховской тесемке. Дальше, наполовину в тени, прижав к виску вытянутый палец, слушал, лакомый до музыки, чернобородый, горбатый человек, имя-отчество которого никак нельзя было запомнить,-- Борис? нет, не Борис... Борисович? тоже нет. Дальше,-- еще и еще лица,-- интересно, здесь ли Харузины, -- да, вон они.-- не смотрят... И в следующий миг, тотчас за ними, Виктор Иванович увидел свою бывшую жену.

Он сразу опустил глаза, машинально стряхивая с папиросы еще неуспевший нарасти пепел. Откуда-то снизу, как кулак, ударило сердце, втянулось и ударило опять,-- и затем пошло стучать быстро и беспорядочно, переча музыке и заглушая ее. Не зная, куда смотреть, он покосился на пианиста,-- но звуков не было, точно Вольф бил по немой клавиатуре,-- и тогда в груди так стеснилось, что Виктор Иванович разогнулся, поглубже вздохнул,-- и снова, спеша издалека, хватая воздух, набежала ожившая музыка, и сердце забилось немного ровнее.

Они разошлись два года тому назад, в другом городе (шум моря по ночам), где жили с тех пор, как повенчались. Все еще не поднимая глаз, он, от наплыва и шума прошлого, защищался вздорными мыслями,-- о том, например, что когда давеча шел, на цыпочках, большими, беззвучными шагами, ныряя корпусом через всю комнату к этому креслу, она конечно видела его прохождение,-- и это было так, будто его застали врасплох, нагишом, или за глупым пустым делом,-- и мысль о том, как он доверчиво плыл и нырял под ее взглядом-- каким? враждебным? насмешливым? любопытным?-- мысль эта перебивалась вопросами,-знает ли хозяйка, знает ли кто-нибудь в комнате,-- и через кого она сюда попала, и пришла ли одна, или с новым своим мужем,-- и как поступить,-- остаться так или посмотреть на нее? Все равно, посмотреть он сейчас не мог,-- надо было сначала освоиться с ее присутствием в этой большой, но тесной гостиной, ибо музыка окружила их оградой и как бы стала для них темницей, где были оба они обречены сидеть пленниками, пока пианист не перестанет созидать и поддерживать холодные звуковые своды.