А потом начался кризис и все наебнулось. Мишка не мог больше финансировать. Серега очень корректно себя повел, хотя у него могли быть к нам претензии. Мы же по большому счету ничего не сделали для группы — выпустили диск, но продюсерских усилий как таковых не было. Мы раскачали только московскую тусовку — я ходил, впаривал всем эти кассеты. А со Шнуром мы просто договорились, что какое-то количество концертов он играет бесплатно. И действительно, он несколько раз в «ОГИ» выступал совсем за так, когда у него уже был совершенно звездный статус. Мы остались друзьями. Потом мы в какой-то момент поссорились, потом помирились.
«Пуля» — это типично Ленькина история. На записи была масса приглашенных музыкантов, кто-то, помню, на виолончели играл. По организации записи это было ближе всего к большим «аукцыоновским» пластинкам, когда, собственно, в студии и происходит творчество, приходят музыканты со своими партиями, все это вместе как-то сшивается, бесконечное количество вариантов. Ленька — гений, он увидел там кучу вещей, вытащил и аранжировки, и музыку, которая там как бы в подложке существовала. Не будь этого альбома, и Верки Сердючки бы не было. Шнур — он же дизайнер, он не музыкант. И у него воля дизайнерская. Он человек дизайна даже не графического, а такого организационного. В этом плане у него выдающиеся мозги и темперамент. Он придумывает что-то, потом тиражирует и делает это блестяще. Он же тогда еще работал дизайнером на радио «Модерн». Меня ужасно вставила одна его идея — он придумал вместо рекламных буклетов продвигать рекламу на дискетах. Расчет был простой: бумагу все выбрасывают, а это-то точно в компьютер вставят, прочитают, и по тиражу это дешевле, чем бумага. Но воля к музыке — это не его. А у Леньки воля к музыке бесконечная, и весь альбом про это. Были сугубо дизайнерские штуки — цапнуть здесь, цапнуть там, блатняк сделать мейнстримом и наполнить его какими-то ходами, а Леня соткал из них настоящую полноценную музыку. Которая Шнуру по большому счету не слишком нужна. Он выйдет пьяный на сцену, ляпнет пару фраз, и все будут довольны, потому что он это действительно умеет. А Вдовин все-таки был серьезный певец, в отличие от Шнура.
Писали долго достаточно, 25 песен было записано, сделали вполне кайфовую пластинку, порядок сделали клевый, а огишники испугались, начали выкидывать песни с матюгами. Я, помню, сказал Ицковичу: «А что ты ссышь-то? Тебе ж самому нравится. Через год вообще будет суперуспех». Ну, так и вышло в результате… Испугались на самом деле. Потому что с матюгами, а это тогда вообще криминал был.
Федоров был доволен, ему нравилось работать с этой музыкой. Хотя однажды он мне сказал, что «Пуля» — это наебка. Это действительно наебка. И Леня это понимал.
Мы принесли сидиар на «Наше Радио», попросили поддержки. Козырев меня сразу же отправил к программному директору, не помню, как его звали. Тот послушал и сказал, что ничего не выйдет — не только из-за мата, а вообще из-за низких художественных достоинств коллектива.
А Ленька специально их делал такими грязными по звуку. В общем, «Наше Радио» повели себя как мудаки — если б они тогда взяли «Пулю» и «Таню» вместе со всей этой грязью, они б взорвали страну. Для нас с Ицковичем это был сильный удар, мы вообще-то здорово на них рассчитывали.
Тогдашний «Ленинград» не имел, конечно, ничего общего с нынешним. Это было рафинированное ретро для интеллигентов, продолжение «АукцЫона» другими средствами. Шнурова как лидера никто не обсуждал, в разговорах упоминался скорее солист Вдовин. Мне, конечно, понравилось: сильнейшее впечатление, помню, на меня произвела песня «Айседора», где уклончиво-тонко и в то же время очень точно сказано было о смерти. И не просто понравилось: на первые несколько месяцев раскрутки группы в Москве я, по стечению обстоятельств, стал кем-то вроде их неформального пресс-атташе. Написал что-то вроде пресс-релиза, рассовывая его журналистам, но главное, поставил у себя мешок кассет с выдержками из альбома «Пуля» и стал раздавать их всем любопытствующим и просто гостям. Учитывая то, что мой дом об ту пору неуклонно превращался в клуб «ОГИ», таких оказалось неожиданно много. В конце 1998-го «Ленинград» в первый раз приехал в Москву. Они дали в «ОГИ» импровизированную пресс-конференцию, на которой выглядели почти как панки образца 1977 года — хмурые-неразговорчивые-сердитые.
Первая презентация была в «ОГИ» на Патриарших, весьма условная. Вдовина там вообще не было, а Шнур и Пузо выступали с хамскими заявлениями о том, как они всех вскорости порвут, — Липницкий, помнится, очень возмущался. Я помню выступление в «Вермеле», но как-то впечатления оно не произвело. Вдовин и Вдовин. По-настоящему все началось после концерта с «АукцЫоном» в Горбушке.