Музыка горячей воды

— В общем, Эл встал перед дверью и говорит: «Послушай, это ж не убийство. Убийств вообще не бывает. Тебе надо одно — выломиться из тех представлений, которыми тебя нагрузили, — и ты свободный человек, свободный, понимаешь?» «Отойди на хуй от двери, Эл, — говорю, — я пошел отсюда». А он меня за рубашку хвать и давай сдирать ее с меня. Я ему по роже, а он на мне рубашку рвет. Я опять по роже, и опять, а он как будто ничего не чувствует. По телику еще «Бараны». Я только шаг от двери — ко мне жена его подбегает, хватает меня и ну целовать. Я уже не знаю, что делать. Она-то баба крепкая. И все эти медсестринские приемчики знает. Я пытаюсь ее оттолкнуть, но не могу. Она в меня ртом своим впилась — такая же чокнутая, как и Эл. Тут у меня вставать начинает, я ничего с собой поделать не могу. На рожу-то она так себе, но вот ноги, задница здоровая, да еще и платьице на ней в такую облипку, что дальше некуда. От самой разит вареным луком, язык жирный, слюнявый, но вот переоделась же в это новое платье — зеленое, — и только я его на ней задрал, вижу: комбинашка на ней кровавая. Тут меня перемкнуло совсем, я гляжу — а Эл уже хуй в кулаке держит, изготовился, значит, наблюдать… Я ее на кушетку кинул, ну и тут мы приступили. Эл над нами стоит, сопит. Ну, мы все вместе и вжарили, настоящим трио таким — и только после я встал, одежду в порядок начал приводить. Сходил в ванную, умылся, причесался, выхожу. А они оба на кушетке сидят, футбол смотрят. Эл мне пиво открыл, я сел, попил, сигарету выкурил. На том все и кончилось… Я встал потом и сказал, что я пошел. Они до свиданья оба сказали, а Эл добавил, чтоб я им в любое время звонил. Вышел я из квартиры на улицу, а там моя машина, я сел и уехал. Вот и все.

— И в полицию не заявил? — спросил бармен.

— Ну, понимаешь, Карл, это трудно… они меня как бы в семью приняли. И ничего же от меня не скрывали.

— А я так смотрю, что ты теперь — соучастник убийства.

— Но я вот о чем подумал, Карл, — они же вроде не плохие люди. Я видал людей и похуже, хоть они и не убивали никого. Не знаю, запутался я как-то. Даже тот паренек в морозилке — будто какой-то мороженый кролик…

Бармен вытащил из-под стойки «люгер» и направил на Мела.

— Так, — сказал он. — Ты только не дергайся, а я звоню в полицию.

— Слышь, Карл, — это не тебе решать.

— Черта с два не мне! Я сознательный гражданин! Не положено таким засранцам ходить и людей в морозилки заталкивать. Я могу следующим оказаться!

— Ты посмотри, Карл, посмотри на меня! Я тебе что-то сказать хочу…

— Ладно, валяй.

— Это все было трепотня.

— Все, что ты мне рассказал?

— Да, это я просто трепался. Шутка. Я тебя облапошил. Убери теперь пистолет да начисли нам скотча с водой.

— Ничего не трепотня.

— Я ж тебе сказал, что трепотня.

— Не трепотня — слишком много подробностей. Анекдоты так не рассказывают. Это не шутка. Никто так не шутит.

— Говорю тебе, Карл, это треп.

— И я тебе поверю?

Карл потянулся налево за телефоном. Аппарат стоял на стойке. Когда Карл вытянул руку, Мел схватил бутылку с пивом и двинул ею Карлу в лицо. Бармен выронил пистолет и схватился за физиономию, а Мел перепрыгнул стойку, ударил его еще раз — за ухо, — и Карл рухнул. Мел подобрал «люгер», тщательно прицелился, один раз нажал на спуск, затем сунул пистолет в бумажный кулек, опять перепрыгнул через стойку и вышел из бара на бульвар. На парковочном счетчике перед его машиной стояло «истекло», но квитанции не было. Он сел в машину и уехал.

Вы читали Пиранделло

Подруга предложила мне выметаться из ее дома — очень большого, приятного и удобного: задний двор на весь квартал, подтекают трубы, в доме водятся лягушки, сверчки и кошки. В общем, я оказался свободен — такие ситуации вообще освобождают с честью, мужеством и надеждами. В одной самиздатской газетке разместил объявление:

«Писателю требуется жилье, где треск пишмашинки желаннее закадрового смеха в „Я люблю Люси“[16]. 100 долларов в месяц — ОК. Уединение обязательно».

На выезд мне выделили месяц, пока подруга навещает родню в Колорадо — у них это каждый год. Я валялся в постели и ждал, когда зазвонит телефон. Наконец он зазвонил. Какому-то парню хотелось, чтобы я нянчился с тремя его детьми всякий раз, когда им либо его женой овладеет «творческий позыв». Бесплатная комната и стол, а писать я могу, когда у них нет творческих позывов. Я ответил, что подумаю. Через два часа телефон зазвонил опять.

— Ну? — спросил он.

— Нет, — ответил я.

— Ладно, — сказал он. — А у тебя знакомые беременные в безвыходном есть?

Я сказал, что попробую ему кого-нибудь подыскать, и повесил трубку.

На следующий день телефон зазвонил опять.

— Я прочла ваше объявление, — сказала она. — Я преподаю йогу.

— О как?

— Да, учу упражнениям и медитации.

— О как?

— Вы писатель?

— Да.

— О чем пишете?

— Ох господи, не знаю. Как бы скверно ни звучало — о Жизни… наверное.

— Неплохо. А секс там есть?

— А в жизни есть?

— Иногда. Иногда нет.

— Понимаю.

— Как вас зовут?

— Генри Чинаски.

— Вас печатали уже?

— Да.