Музыка горячей воды

Она повесила трубку. Генри налил себе скотча с водой. Зашел со стаканом в спальню, снял рубашку, штаны, ботинки, носки. Лег в одних трусах со стаканом. Без четверти полдень. Ни честолюбия, ни таланта, ни просвета. От падения на дно его спасало лишь чистое везение, это никогда не надолго. Ну что, жалко, что так с Лу вышло, но ей-то нужен чемпион. Генри махнул стакан и вытянулся на кровати. Взял «Сопротивление, бунт и смерть» Камю…[2] прочел несколько страниц. Камю говорил о мучениях и ужасе, о человеческом убожестве — но говорил так уютно, так цветисто… язык у него… как будто ни на него самого это не действовало, ни на его стиль. Иными словами, у него самого все могло быть прекрасно. Камю писал так, будто плотно покушал только что: стейк, жареная картошечка, салатик, а заполировал ужин бутылочкой хорошего французского винца. Человечество, может, и страдает, а он — ничуть. Мудрый, вероятно, человек, но Генри предпочитал тех, кто орет, горя. Генри выронил книжку на пол и попробовал уснуть. Спать ему всегда было трудно. Если удавалось поспать часа три из 24 — хорошо. Что ж, подумал он, стены вокруг еще стоят, а дай человеку четыре стены — и у него есть шанс. Вот на улице уже ничего не сделаешь.

Позвонили в дверь.

— Хэнк! — заорал кто-то. — Эй, Хэнк!

«Что за поебень? — подумал он. — Ну чего еще?»

— Ну? — спросил он, лежа в одних трусах.

— Эй! Ты чего там делаешь?

— Минуточку…

Генри встал, поднял штаны и рубашку, вышел в переднюю комнату.

— Ты чего делаешь?

— Одеваюсь…

— Одеваешься?

— Ну.

Десять минут первого. Генри открыл дверь. Преподаватель из Пасадины, учит английской литературе. И с ним — красотка. Препод красотку представил. Редакторша в крупном нью-йоркском издательстве.

— Ах ты, милашка, — сказал Генри, шагнул и цапнул ее за правое бедро. — Я тебя люблю.

— Быстрый вы, — сказала она.

— Ну, знаешь, писателям всегда приходится издателю жопу лизать.

— Я думала, наоборот.

— Нет. Голодает же писатель.

— Она хочет твой роман посмотреть.

— У меня только в переплете. Я не могу ей первое издание отдать.

— Пусть посмотрит. Может, купят, — сказал препод.

Говорили они о романе «Кошмар». Генри заподозрил, что ей просто хочется книжку бесплатно.

— Мы ехали в Дель-Мар, но Пэт вот захотелось тебя воочию увидеть.

— Как мило.

— Хэнк моим студентам свои стихи читал. Мы ему заплатили пятьдесят долларов. Он боялся и плакал. Пришлось вытолкнуть его на кафедру.

— Я был вне себя. Всего пятьдесят долларов. Одену, бывало, и две тысячи долларов платили. А он, по-моему, не настолько лучше меня. Вообще-то…

— Да, мы твое мнение знаем.

Генри собрал старые программы скачек из-под ног редакторши.

— Мне должны одну тысячу сто долларов. А стребовать не могу. Секс-журналы обнаглели. Я с одной секретаршей там познакомился. Некто Клара. Звоню: «Алло, Клара? Ты сегодня хорошо позавтракала?» «О, да, Хэнк, а ты?» «Еще бы, — отвечаю, — два яйца вкрутую». «Я, — говорит, — знаю, зачем ты звонишь». «Ну да, — говорю, — за тем же самым». «Ну вот передо мной лежит ордер девятьсот восемьдесят четыре тысячи семьсот шестьдесят пять на восемьдесят пять долларов». — «А кроме того, Клара, у вас есть еще один ордер — девятьсот семьдесят три тысячи восемьсот девяносто пять на пять рассказов, на пятьсот семьдесят долларов». — «Ах да, мы его попробуем подписать у мистера Мастерза». «Спасибо, Клара», — я ей говорю. «Да ничего не надо, — отвечает. — Вы, ребята, свои деньги заработали». «Ну еще бы», — говорю я. А она потом говорит: «И если деньги не придут, вы же нам еще раз позвоните? Ха, ха, ха». «Да, Клара, — отвечаю я. — Я вам еще не раз позвоню».

Преподаватель и редакторша рассмеялись.

— Я так больше не могу, черт бы их всех побрал, кто-нибудь хочет выпить?

Они не ответили, поэтому Генри налил только себе.

— Я даже на лошадках зарабатывать пытался. Начал-то неплохо, а потом все стихло. Пришлось бросить. Мне по карману только выигрывать.

Преподаватель принялся объяснять свою систему, как выиграть в Вегасе в двадцать одно. Генри подошел к редакторше.

— Пошли в койку, — сказал он.

— Вы смешной, — ответила она.

— Ага, — сказал он. — Как Ленни Брюс. Он умер, а я при смерти.

— Все равно смешной.

— Ну да, я же герой. Миф. Я не прогнивший, я не продался. На Востоке мои письма идут с аукциона по двести пятьдесят долларов. А я даже мешка пиздюлей купить себе не могу.

— Да вы, писатели, всегда орете «волк».

— Вот, может, волк и пришел наконец. С одной души не проживешь. Душой за квартиру не расплатишься. Сама как-нибудь попробуй.

— Может, мне и следует лечь с вами в постель.

— Пойдемте, Пэт, — сказал, вставая, препод. — Нам надо успеть в Дель-Мар.

Они пошли к дверям.

— Хорошо, что повидались.

— Еще бы, — сказал Генри.

— У вас получится.

— Еще бы, — сказал он. — До свидания.

Потом вернулся в спальню, снял одежду и снова лег. Может, удастся уснуть. Сон — что-то вроде смерти. А потом он уснул. Увидел себя на скачках. Человек в окошечке давал деньги, а Генри складывал их в бумажник. Много денег.

— Вам бы кошелек новый, — сказал человек. — Этот у вас порвался.

— Нет, — ответил он. — Не хочу, чтоб все видели, как я богат.