Музыка горячей воды

– Генри, я любила твоего отца.

– Вам сколько лет?

– Сорок три.

– Хорошо сохранились. Ноги у вас красивые.

– Спасибо.

– Аппетитные.

Я ушел на кухню и достал из буфета вино, вытащил пробку из бутылки, нашел два бокала и вернулся. Налил ей и передал бокал.

– Твой отец часто о тебе говорил.

– Да?

– Говорил, что тебе не хватает честолюбия.

– Он прав.

– В самом деле?

– Все мое честолюбие сводится к тому, чтоб вообще никем не стать. По-моему, так разумнее всего.

– Странный ты.

– Нет, это отец у меня был странный. Давайте я вам еще налью. Хорошее вино.

– Он говорил, что ты пьяница.

– Видите, я хоть чего-то добился.

– Ты так на него похож.

– Только снаружи. Ему нравились яйца всмятку, а мне вкрутую. Ему нравилось общество, а мне одиночество. Ему нравилось спать ночью, а мне днем. Он любил собак, а я дергал их за уши и совал им в жопу спички. Ему нравилось работать, а мне нравится бездельничать.

Я нагнулся и сграбастал Марию. Разжал ей губы, сунулся ртом ей в рот и принялся высасывать весь воздух у нее из легких. Я плевал ей в глотку и возил ей пальцем меж ягодиц. Потом мы разъединились.

– Он меня нежно целовал, – сказала Мария. – Он любил меня.

– Блядь, – сказал я, – и месяца не прошло, как мою мать закопали, а он уже сосал вам сиськи и подтирался вашей туалетной бумагой.

– Он меня любил.

– Хуйня. К вашей вагине он прибился из страха одиночества.

– Он говорил, что ты озлобленный юноша.

– Еще бы. Поглядите, что у меня было вместо отца.

Я задрал на ней платье и принялся целовать ей ноги. Начал с колен. Добрался до бедер изнутри, и она раздвинула ноги пошире. Я ее укусил, крепко, она подскочила и пукнула.

– Ой, прости.

– Все в порядке, – сказал я.

Я налил ей выпить еще, закурил сигарету, оставшуюся от мертвого отца, и пошел на кухню за второй бутылкой вина. Мы пили еще час или два. День только клонился к вечеру, а я уже устал. Смерть такая скучная. Вот что в ней хуже всего. Скучная. Как только происходит, с ней уже ничего не поделаешь. С ней не поиграешь в теннис, не превратишь ее в коробку леденцов. Она просто есть, как есть спустившее колесо. Глупая смерть. Я забрался в постель. Слышал, как Мария снимает туфли, одежду, потом она легла рядом. Голову положила мне на грудь, а я пальцами гладил ее за ушами. Тут у меня начал вставать. Я приподнял ей голову и обхватил губами ее рот. Нежно обхватил. Потом взял ее за руку и положил себе на хуй.

Я выпил слишком много вина. Залез на нее. Терся и терся. Постоянно был на грани, но так ни к чему и не приехал. Я еб ее потно, нескончаемо и по-конски. Кровать дергалась и подпрыгивала, ерзала и стонала. И Мария стонала. Я все целовал ее и целовал. Ртом она хватала воздух.

– Боже, – говорила она, – ты меня И ВПРЯМЬ ЕБЕШЬ!

Мне же хотелось лишь кончить, но вино притупило механизм. Наконец я скатился.

– Боже, – сказала она. – Боже.

Мы начали целоваться, и все пошло по новой. Я еще раз на нее залез. Теперь я чувствовал, как медленно близится оргазм.

– О, – сказал я, – о господи!

Наконец мне удалось, я встал, сходил в ванную, вернулся, выкурил сигарету и снова лег в постель. Мария почти спала.

– Боже мой, – сказала она, – ты и впрямь меня ВЫЕБ!

Мы уснули.

Наутро я встал, проблевался, почистил зубы, прополоскал рот и раскупорил бутылку пива. Мария проснулась и на меня посмотрела.

– Мы еблись? – спросила она.

– Вы серьезно?

– Нет, я хочу знать. Мы еблись?

– Нет, – ответил я. – Ничего не было.

Мария ушла в ванную и приняла душ. Она пела. Потом вытерлась и вышла. Посмотрела на меня.

– Я себя чувствую женщиной, которую выебли.

– Ничего не было, Мария.

Мы оделись, и я отвел ее в кафе за углом. Она взяла сосиску с омлетом, пшеничный тост, кофе. Я выпил стакан томатного сока и съел булочку с отрубями.

– Никак не могу привыкнуть. Ты вылитый он.

– Только не сегодня, Мария, прошу вас.

Я смотрел, как Мария сует омлет с сосиской и пшеничным тостом (намазан малиновым джемом сверху) себе в рот, – и тут понял, что сами похороны-то мы и пропустили. Забыли поехать на кладбище поглядеть, как старика кидают в яму. Мне хотелось это видеть. Единственный плюс всей этой бодяги. А мы не влились в траурную процессию – вместо этого поехали в отцовский дом, курили его сигареты и пили его вино.

Мария положила в рот особо крупный кусок ярко-желтого омлета и сказала:

– Наверное, ты меня выеб. Твоя сперма течет мне по ноге.

– А, это просто пот. Сегодня очень жарко.

Она полезла рукой под стол и себе под платье. Вытащила палец. Понюхала.

– Это не пот, это сперма.

Мария доела, и мы вышли. Она мне дала свой адрес, и я ее туда отвез. Остановился у обочины.

– Зайти не хочешь?

– Не сейчас. Надо делами заняться. Наследство. Мария нагнулась и поцеловала меня. Глаза у нее были круглые, ушибленные, черствые.

– Я знаю, что ты гораздо младше, но я бы могла тебя любить, – сказала она. – Точно могла бы.

Дойдя до двери, она обернулась. Мы оба помахали. Я доехал до ближайшей винной лавки, взял полпинты и сегодняшнюю «Программу бегов». Мне предстоял хороший день на скачках. После выходного мне всегда больше везло.

Смерть отца II