Музыка и медицина. На примере немецкой романтики

1881 год стал для Брукнера памятным еще и в другом отношении. Когда 8 декабря в Венском «Ринг-театре» случился ужасный пожар, огонь чуть было не перекинулся на дом в Хесгассе № 7, где на третьем этаже Брукнер занимал прекрасную квартиру и где хранился весь его нотный материал. Испытав панический страх от того, что все его еще не изданные произведения могут стать жертвой огня, Брукнер примчался домой из близлежащей Вотивкирхи. К счастью, пожар к тому временя пошел на убыль. В этой связи, следует указать на одну особую сторону сложной психической структуры Брукнера, а именно повышенный интерес ко всему, связанному «с медициной, болезнями и, в особенности, со смертью». Возможно, это было связано с ранними юношескими впечатлениями, глубоко укоренившимися в его душе. Нам известно, что он еще ребенком сопровождал патера Виндхаага во время посещений умирающих, и с отрочества ему был знаком трепет и ужас перед смертью. Впервые мы узнаем о его мистическом отношении к смерти в связи с самоубийством Иоганна Баптиста Вайса, у которого Брукнер в 1836 и 1837 годах брал первые уроки музыки в Хершинге. Повинуясь необъяснимой тяге к усопшим и испытывая почтение к покойному, Брукнер предпринял серьезные усилия, чтобы приобрести череп самоубийцы. Во время эксгумации останков Бетховена и Шуберта и перенесения их с кладбища Верингер на Венское центральное кладбище, в которых он непременно желал участвовать, ему удалось потрогать сильно разложившиеся трупы, а относительно хорошо сохранившиеся волосы Шуберта Брукнер даже поцеловал. После пожара в «Ринг-театре», унесшего много человеческих жизней, он сразу посетил анатомический театр, где получил возможность поближе рассмотреть обугленные трупы. Другой пример связан с потрясшим его сообщением о казни короля Максимилиана в Мексике в 1867 году Когда Брукнер узнал о том, что тело Максимилиана перевозят в Вену, он срочно послал из Линца своему другу Вайнвурму письмо следующего содержания: «Я хочу любой ценой увидеть тело Максимилиана. Будь любезен, Вайнвурм, постарайся узнать, можно ли будет видеть тело, то есть, будет ли оно выставлено в открытом или застекленном гробу, или же в закрытом. Срочно телеграфируй мне, чтобы я не опоздал. Я настоятельно прошу об этом!» Для Брукнера было странным удовольствием получить на ужин шницель, — приготовленный из того же мяса, из которого готовили последнюю трапезу для приговоренного к смерти Гуго Шенка; после этого ужина он всю ночь молился о душе смертника, которого должны были казнить на следующее утро. Эта своеобразная черта характера Брукнера содержала компоненты садизма и мазохизма, магическая притягательная сила которых толкала его на подобные действия, за которые он должен был расплачиваться последующими приступами страха. Так, например, после пожара в «Ринг-театре» и осмотра обугленных трупов он в течение нескольких недель боялся возвращаться в свою квартиру, утверждая, что ночью видит за окном мерцающие огоньки, которые представлялись его болезненному воображению ничем иным, как душами сгоревших во время пожара людей.

В июне 1882 года, по случаю премьеры оперы «Парсифаль» в Байройте, состоялась последняя встреча Брукнера с Вагнером, к которому он по-прежнему относился с величайшим восхищением и почтением. Это отношение объяснялось неизменным преклонением перед авторитетами, внушенным ему еще в родительском доме, в течение десятилетий за стенами монастырей и укоренившемся в нем настолько, что уже будучи зрелым человеком он сохранил соответствующую манеру общения с людьми, которые были для него кумирами, и соответствующую форму обращения к ним. Вот как описывает сам Брукнер свою последнюю встречу с Вагнером: «…Когда мой кумир протянул мне руку, я пал на колени, сжимая и целуя длань полубога и сказал: „О, Мастер, Я молюсь на Вас!!!“ Вагнер приветствовал его словами: „Я знаю единственного достойного последователя Бетховена — и это Брукнер!“ Учитывая это взаимопочитание и бесконечное восхищение и почтение Брукнера по отношению к Вагнеру, можно представить себе, как потрясла его весть о кончине „Мастера над всеми мастерами“, которую он получил спустя 3 дня после смерти Вагнера 14 февраля» 1883 года. В это время Брукнер работал над адажио своей 7-й симфонии и заканчивал его под впечатлением печального известия. Траурное звучание труб в конце адажио символизировало прощание с великим другом и благодетелем. Сила выразительности этого адажио была настолько велика, что композитор не сделал больше ни одного исправления, хотя другие сочинения он корректировал и исправлял по многу раз.