Музыка и медицина. На примере немецкой романтики

В начале 1818 года он записал в свой дневник: «Закончил год серьезно, ласково и торжественно. Господи, дай мне твое благословение и дальше, как до сих пор ты милостиво давал мне силы сделать мою добрую Каролину счастливой, дай благословения и как трудолюбивому художнику, чтобы принести честь и пользу моему искусству и отечеству. Аминь!» В этом году он, наряду с театральными обязанностями, должен был выполнить заказы двора, за которые не получал гонорара. Речь идет о мессе Es-Dur, случайно названной «Месса — Вольный стрелок», и месса G-Dur, которая должна была быть исполнена по случаю золотой свадьбы королевской четы Саксонии, ее он начал сочинять в ноябре.

За прошедшие 5 лет, как мы узнаем из его дневниковых записей, симптомы его болезни не только усилились, но и стали чаще проявляться. Все больше мы находим замечаний, как, например: «Очень нездоров», «высокая температура», «вечно лечу горло, геморрой, желудок, голова…», а 2-го августа 1817 года записано: «Уже пять недель у меня болит горло, парюсь, жру таблетки и полощу горло». Через два дня он сообщил Фридерике Кох — даме из его берлинского круга — более подробно о своем состоянии здоровья: «У меня уже несколько дней плохое настроение. Отчасти — неопределенность моего положения, которая ни в коей мере не вызывает опасений, но именно неизвестность мучает, большей частью физически; продолжительные боли в горле; невероятная раздражительность делает меня мрачным и неприятным. Умственное напряжение, вызванное творческим прилежанием и несколькими мрачными годами, платят, наконец, той же монетой». И здесь Вебер пытается объяснить симптомы болезни и связанное с этим душевное состояние преимущественно профессиональными нагрузками, обусловленными временными рамками. С почти мрачным юмором он обдумывал мысль написать историю музыканта, который из-за коварных приступов болезни совершенно забывает об искусстве.

Из-за ухудшения состояния здоровья он решил снять домик вверх по Эльбе, в маленькой деревушке Хостервитц, так как «давление в груди», которое и раньше причиняло ему беспокойство, усилилось, хрипота проявлялась чаще, и его красивый голос почти совсем пропал. Все симптомы болезни, которая ровно через 8 лет приведет его к могиле, были, хотя еще и тихим, но «первым звонком». 18 июня супружеская пара переселилась в деревушку, где она в спокойной обстановке предпринимали продолжительные прогулки, и Карл Мария «был всегда уверен, что найдет хороший кегельбан и столь же неутомимых, как он сам, подавал». Вебер писал тогда: «Впервые летом 1818 года я наслаждаюсь покоем, которого у меня не было много лет», и семейное счастье становилось еще больше от того, что его окружала целая стая домашних животных. «Любовь ко всему живому побудила его завести в деревне многих животных, с которыми он и в городе не мог расстаться, и которые стали настоящим мучением для хозяйки. Личный стрелок королевы — Петцольд — принес ему молодую, красивую охотничью собаку. Из корзины проходящего мимо торговца птицами, тирольца, большая индейская ворона так разумно и добродушно прокаркала ему „Добрый вечер“, что он не мог не купить этого доброго проповедника. Каролина спасла соловья от рук злых мальчишек, а без своей прекрасной кипрской кошки, которую звали „Мауне“, Вебер не мог жить. Позже к ним попала маленькая обезьянка-цебус, которую привезли из путешествия в Гамбург».