Музыка и медицина. На примере немецкой романтики

Среди дружеских контактов, которые он имел с творческими людьми, особые отношения у него сложились с жившим в Риме стипендиатом Гектором Берлиозом. Хотя их взгляды на музыку различались, Берлиоз очень ценил своего коллегу, который был на шесть лет моложе, что следует из одного письма того времени. В нем говорится о Мендельсоне: «Думаю, что он является одним из величайших музыкальных талантов нашего времени; огромный, необычный, очень важный, чудесный талант». Феликс, хотя и ценил образованность Берлиоза, музыку своего сильнейшего антипода не очень понимал. Он не мог осознать, как такой милый человек может писать такую ужасную музыку, как «Фантастическая симфония». Здесь Мендельсон, как и другие великие композиторы, не мог с точки зрения своих собственных музыкальных представлений проникнуть в мир музыки других мастеров.

В Неаполе из-за жаркой погоды он не мог работать, только закончил основные части «Итальянской симфонии». «Климат здесь — для высоких господ, которые встают поздно, никогда не ходят пешком, ни о чем не думают (потому что жарко), после обеда спят на диване, затем едят мороженое и ночью едут в театр…», — писал он вместе с критическими заметками о социальной жизни в южной Италии. Он охотно бы продолжил путешествие в Сицилию, но этот план осуществить не удалось из-за запрета отца, которому он, как всегда, послушно подчинялся против своих убеждений и воли. Назад его дорога пролегала через Милан, где он познакомился с Доротеей Эртман, бывшей любимой ученицей Бетховена, и старшим сыном Моцарта Карлом Томасом. На своем пути в Мюнхен он решил заехать в Швейцарию, где прошел пешком по горам и, несмотря на непогоду, показал отличную физическую форму. Прибыв в Мюнхен, он почувствовал себя «по-домашнему уютно», как в свой первый приезд, его сердце пылало любовью к красивой Дельфине фон Шаурот. Ей он посвятил свой клавирный концерт в g-Moll, который быстро написал на бумаге и исполнил в присутствии баварского короля.

Хотя и трудно было прощаться с Мюнхеном, его все же тянуло в Париж, где повсюду чувствовались последствия июльской революции. Интерес к политическим событиям побудил его уже в первые дни присутствовать на заседании палаты депутатов с участием короля Луи Филиппа. Своей сестре Ребекке он сообщал, что за всю свою жизнь «ни разу не провел двух таких немузыкальных недель, как эти». Он выступил против общества художников и ученых, которые редко собирались в Париже в таком количестве, с предубеждением, скорее как пуританин из маленького города. Хотя у него и были контакты с некоторыми эмигрантами из Германии, но не с великими представителями французской литературы. Даже среди музыкантов были Херубини, Шопен и Лист, с которыми он встречался лично. Сам он добился успеха как пианист, но не как композитор. Если его увертюра «Сон в летнюю ночь» имела небольшой успех, то с «Реформационной симфонией» было еще хуже. Так как оркестр уже на второй репетиции отклонил ее как слишком «схоластичную», проект провалился. Это было первое большое разочарование избалованного успехом художника, которое так глубоко уязвило его, что он в письмах своей семье лишь туманно намекал об этом. Вскоре после этого первого музыкального поражения он получил глубоко потрясшую его новость о смерти любимого друга юности Эдуарда Ритца, в память о котором он позже написал новый медленный пассаж для квинтета A-Dur op. 18 с эпитафией «Некролог». И очень скоро его настроение снова омрачится известием о смерти Гете, в котором он потерял не только прекрасный образец, но и по-отечески преданного друга.

Ко всем этим неприятностям, в Париже в начале 1832 года разразилась эпидемия холеры, которая унесла много жертв, а в конце марта заболел и Мендельсон. В воспоминаниях Фердинанда Гиллера мы читаем, что во время пребывания в Париже Мендельсон «переболел холерой, к счастью, в легкой форме», что не совсем соответствует сообщениям Мендельсона, так как в письме Карлу Клингеману от 16 апреля 1832 года он пишет о болезни, которая продолжалась несколько недель. Он пишет о «тотальной болезни, которая в последние недели приковала его к постели». Немного подробнее это событие Мендельсон описывает в письме кларнетисту Генриху Бертману, в котором говорится: «Я был так зол, как морская свинка, чувствовал себя так плохо всю зиму, как рыба в песке. Мне все время чего-то не хватало, и, наконец, в последние дни по-настоящему заболел и должен был лежать в постели; одна старая женщина массировала мне живот, я был закутан в теплые одеяла, много потел, ничего не ел, принимал много посещений и сочувствий и хотел послать все к черту. Я должен был принимать мятные таблетки, скучать и ждать, чтобы вместе с потом вышла моя злость, мои боли в животе и холера. Но вот уже несколько недель все в прошлом. Холера принесла ужасные опустошения, и люди думают больше не о музыке, а о коликах. Кто мог уехать, уехал, другие по вечерам никуда не выходят. И если бы старая женщина не массировала мне живот, я бы тоже давно уехал».