Музыка и медицина. На примере немецкой романтики

В то время как Брукнер все больше разрывался между профессией учителя и музыкой, разразилась революция 1848 года, которая значительно изменила его жизнь. В связи с переездом Антона Каттингера в Кремсмюнстер Брукнер получил освободившееся место и стал сначала временным, а с 1851 года постоянным органистом монастыря, что приносило ему дополнительно 80 гульденов в год. Оказав Брукнеру большую честь, отцы-прелаты ожидали, что, наряду с обязанностями в школе, он будет ежедневно участвовать в богослужениях и сочинять музыку для церковных праздников. Это, конечно, занимало очень много времени и длилось недолго. Завистники стали обвинять его в том, что он манкирует своими учительскими обязанностями. Кроме Того, Брукнера стали подозревать в склонности к мужчинам. Все эти неприятности ввергли его в состояние, близкое к панике. Ужасная неуверенность в себе и связанная с ней низкая самооценка показали, что он просто не готов к подобным интригам. Впервые проявились два симптома, которые стали характерными и для его дальнейшей жизни: недоверие к окружающим, присущее человеку, низко оценивающему себя, которое могло перерасти в манию преследования, и свойственная неуверенным в себе людям преувеличенная потребность в безопасности. Начался период, в который он всеми силами старался добиться признания современников. Брукнер поехал в Вену, чтобы засвидетельствовать почтение знаменитому придворному капельмейстеру Игнацу Айсмару и показать ему свой «Реквием ре-минор». Через несколько месяцев Брукнер посвятил Айсмару свое новое сочинение «1140-й псалом для смешанного хора и трех тромбонов».

Брукнер чувствовал себя во время второго пребывания в монастыре очень одиноким и покинутым; в монастыре, по его словам: «…к музыке и к самим музыкантам относятся с полным равнодушием», и необычайные музыкальные способности Антона оставались практически втуне.

Между тем, даже его любовь к музыке была оттеснена мыслями об улучшении материального положения. Брукнер пытается получить место государственного служащего в канцелярии. Вот его письмо от 25 июля 1853 года: «…ничтожный проситель, приложивший все силы и старания, дабы овладеть ремеслом письмоводителя, к коему он уже давно чувствует непреодолимую склонность, позволяет себе еще раз нижайше просить высокую к.к. Организационную Комиссию милостиво предоставить ему место канцеляриста, или что-либо подобное, соответствующее его скромным знаниям и способностям».

Это прошение является типичным для эпистолярного стиля Брукнера. Следует отметить, что из его писем нельзя получить существенно новых сведений ни о его личности как художника, ни о сочинительской деятельности. Но можно, с другой стороны, поспорить с мнением, бытовавшим в период перед второй мировой войной о том, что «письма Брукнера проникнуты наивностью, инфантильностью, восторженным энтузиазмом, в них сквозят доброта, чистосердечность, смирение, а также покорность церкви и окружающему миру». В действительности, стиль писем Брукнера обусловлен школьным образованием домартовского периода, когда ученикам преподавали готовые формы и образцы писем на все случаи жизни. Ведь еще сегодня существует «Сборник образцов», традиция которых уходит вглубь средневековья. И в домартовский период ученикам элементарных школ в форме диктанта давались образцы писем, которые они могли использовать в жизни. Для писем Брукнера характерен именно этот стиль, которому его обучали в школе, и который он затем, будучи учителем, долгое время преподавал своим ученикам.

Брукнер всегда стремился к материальному достатку и уверенности в жизни, его постоянно страшила нужда, которая много лет сопровождала его жизнь. Этот страх скорее всего обусловливался воспоминаниями о нищете, в которой жила его семья в результате ранней смерти отца.

В те же годы выявилась еще одна проблема, которая повлияла на всю его жизнь, а именно, несчастная мечтательность и безответные чувства к молодым девушкам, что повторялось с монотонной регулярностью. После неудачи с дочерью учителя Богнера Алозией он воспылал любовью к дочери сборщика налогов, но эта любовь тоже была отвергнута. А поскольку строгое клерикальное воспитание не позволяло ему удовлетворять сексуальные потребности вне брака, то могли возникнуть проблемы, оказавшие воздействие на формирование его личности. С другой стороны, чувство неразделенной любви однозначно явилось важной причиной одиночества, на которое он часто жаловался в более поздний период, и о котором уже упоминалось в письме к другу Зайберлю: «…Я сижу всегда несчастный и одинокий, всеми покинутый и грустный в своей каморке».