Музыка и тишина

— Хорошо, — спустя некоторое время произносит Король. — Я ошибся. Я думал, что прошлой ночью вы, должно быть, привиделись мне во сне, но вы абсолютно реальны. Я думал, что спутал вас с ангелами, которых в детстве мне советовали воображать себе, а также с… впрочем, неважно. Такими я и представлял себе ангелов — с лицами, похожими на ваше. Моя бабка часто говорила мне, что они плавают вместе с облаками. На Рождество они наполнят мои башмаки золотом и серебром. Думаю, что я всю жизнь ожидал ангела, но ни один мне так и не явился. И вот прибыли вы, вы и ваша лютня. Поэтому я решил дать вам одно поручение.

Питер Клэр говорит, что готов выполнить любое поручение Его Величества, но Король некоторое время хранит молчание. Глаза у него усталые и затуманенные, словно он вот-вот заснет, но вдруг он приподнимается на локте. Он отпивает из стакана глоток воды, смешанной с каким-то белым порошком.

— Для моего желудка, — говорит он. — Мучит меня днем и ночью. Не дает спать. Без сна жизнь превращается в пытку. Мы утрачиваем связь между явлениями. Вот чего я всегда жду от музыки — восстановить для меня эту связь. Скажите мне: а что вы надеетесь получить от нее?

За свои двадцать семь лет Питер Клэр впервые слышит такой вопрос. Запинаясь, он говорит, что своей игрой надеется сказать о себе нечто такое, что невозможно выразить словами. Король спрашивает:

— Но в чем состоит это нечто?Вы можете определить его?

— Нет. Возможно, это то, что живет в моем сердце…

— Глубже. Человеческое сердце слишком напрямую связано с чувствами. Нет, здесь что-то гораздо более глубокое.

— Не думаю, чтобы я знал, что это такое, Сир.

— Порядок. Вот чего мы жаждем в глубине души. Порядок, который отражает Платоновские Небесные Гармонии ^{34}и вносит поправку в безмолвный хаос, обитающий в каждой человеческой душе. И музыка больше, нежели что-либо другое, способна его восстановить. Даже в человеке, который не понимает природы своей собственной двойственности: в божественной музыке он откроет, что его усилия ничто в сравнении с дивным покоем, и обретет душевный мир. Разве не так?

— Может быть, Сир, за исключением того, что, насколько мне известно, некоторым людям музыка вовсе не кажется утешением…

— Возможно, у них нет души? Возможно, дьявол украл их души, когда они родились?

— Возможно…

— Или они все еще, подобно детям, существуют на поверхности мира и полагают, будто под ней ничего нет?

— Или еще не слышали той музыки, которая поистине божественна?

— Я об этом не думал, но ваше предположение вполне разумно. Возможно, нам следует увеличить число публичных концертов? Как вы полагаете? Интересно, Короли и правительства скупятся на музыку? Интересно, было бы у нас больше внешнего порядка, если бы люди могли слушать песни в банях и паваны ^{35}в тавернах?

— Вы могли бы провести такой опыт. Ваше Величество.

— Да, мог бы. Очень многие наши подданные во власти грусти и смятения. Они не знают, как бытьв этом мире. Не знают, почему они живы.

Питер Клэр затрудняется с ответом. Он опускает глаза, и его длинные пальцы ласкают деку и корпус лютни. Король глотает остаток белого порошка, громко икает и ставит стакан.

— А теперь я посплю, — говорит он. — Этой ночью я совсем не спал. В половине пятого пошел за утешением к жене, но она меня прогнала. Не знаю, чем это кончится.

Король Кристиан еще не упомянул про «поручение» для Питера Клэра, которое держал на уме, и сейчас, когда он готовится ко сну Питер Клэр встает, полагая, что это знак уйти и оставить Короля одного. Мгновение он стоит в нерешительности перед кроватью, и Король смотрит на него снизу вверх.

— Вот мое поручение, — говорит он. — Я хочу, чтобы вы охраняли меня.Сейчас я не могу вам сказать, надолго ли это, сложное это поручение или простое, но я прошу вас о любезности, как просил бы ангела. Вы мне ее окажете?

Питер Клэр внимательно смотрит на крупное некрасивое лицо Короля. Он сознает, что в эти мгновения, видимо, начинается нечтозначительное и, возможно, он все-таки прибыл в Данию не напрасно, однако точно не знает, в чем заключается это нечто. Ему очень хочется спросить, что Король имеет в виду под словами «охраняли меня», но он боится показаться бестолковым и никчемным.

— Конечно, я это сделаю, Сир.

Жалоба Графини О’ Фингал—

из ее дневника, озаглавленного «La Dolorosa ^{36}»

Я была старшей дочерью бумажного купца Синьора Франческо Понти и жила под его доброй защитой в Болонье ^{37}до двадцати лет, пока Граф О’Фингал не появился в нашем доме. Он влюбился в меня с первого взгляда.

Я была одета в белое. Мои черные волосы кольцами рассыпались, обрамляя мое лицо. Я протянула руку Графу О’Фингалу, которому в то время было тридцать два года, и, видя, как он подносит ее к губам, сразу поняла, что у него на уме. Спустя три месяца я стала его женой, и он привез меня сюда, в свое имение в Клойне на западе Ирландии.