Музыка и ты. Выпуск 7

Но ничего не смогло задушить литовской песни, убить душу народа. Поэтому, наверное, эти мелодии звучат так печально, щемящей грустью проникая в сердца незатейливым мотивом.

Ой ты лес, ты лес, ты лес мой зелёный,
Полный пташек певучих...

Дзукия, южная часть Литвы, где родился Чюрленис, издавна зовется людьми «страной песен». С колыбели слышал Микалоюс напевы дзукского края, незаметно приобщаясь к повседневной жизни своего народа и сливаясь с его историей. И, едва начав понимать родную речь, он одновременно узнал и другой язык — дайны, литовской песни, ее протяжный негромкий голос...

Вскоре после рождения первенца Чюрленисы обосновались в Друскининкае, небольшом курорте на Немане. Рассказывают, что музыкальный дар проявился у мальчика очень рано. Пятилетний Кастукас — так ласково звали Микалоюса в семье — свободно подбирал по слуху крестьянские песни, импровизировал на темы народных мелодий. Ему необходимо было профессиональное образование, и по совету друзей семьи юного Чюрлениса отправили в Плунгу, в оркестровую школу князя Огиньского.

Князь был внуком известного польского композитора Михала Клеофаса Огиньского, автора знаменитого полонеза[2]. Он слыл меломаном, содержал собственный оркестр и музыкальную школу для одаренных детей. Огиньский сразу заметил Чюрлениса, а познакомившись и узнав его ближе, полюбил за честность, доброту, упорство в работе.

Часто плунгский оркестр, в котором Чюрленис был флейтистом, выступал в Паланге, соседнем приморском городке. Здесь Кастукас впервые увидел и сразу полюбил Балтику. Вдали от дома мальчик, естественно, тосковал, и эти поездки к морю скрашивали одинокое существование.

Он убегал на побережье, ложился в теплый песок и, уперев голову в ладони, подолгу любовался золоточешуйчатой Балтикой, ее вечно изменчивым простором. Кастукас закрывал глаза, и тогда в ласковом шелесте набегающих волн ему слышался шум друскининкайского леса, а в свежем морском воздухе чудилось пьянящее смолистое дыхание сосны.

Огиньский, знавший о переживаниях своего любимца, иногда отпускал его на несколько дней домой, в Друскининкай. Как радовался Кастукас этим неожиданно выпадавшим каникулам, встречам с маленькими братьями и сестрами, с каким трудом он после этого уезжал, надолго расставаясь с родными. И часто еще, уже в Плунге, снились Чюрленису «домашние» сны. Сверкающий солнечными бликами Неман. Улыбающаяся мама и вкус теплого крестьянского хлеба...

В школе Огиньского Кастукас начал сочинять. В этих не зрелых еще фортепианных пьесах проступают впоследствии столь свойственные «взрослому» Чюрленису-композитору интерес к песням родной стороны, любовь к милой сердцу литовской природе.

Особенно Кастукас любил лес. Часто он уходил далеко-далеко и подолгу вслушивался в лесные голоса. Они волновали его, рождая какие-то неясные, смутные образы. Однажды вернувшись после такой прогулки, он сказал: «Эти сосны шумят как-то совсем особенно — звучат, как настоящий оркестр».

* * *

Чюрленису девятнадцать лет. Благодаря стипендии Михала Огиньского он учится в Варшавском музыкальном институте.

Столица Королевства Польского — центр культуры: оперный театр, прекрасные музеи, концертные залы. Молодого человека интересует буквально все. Его можно увидеть на публичных лекциях по древней истории и математике, астрономии и философии. Он зачитывается Гейне, Гюго, Мицкевичем.

И, конечно, продолжает сочинять, работает много, самозабвенно. Определяется круг музыкальных интересов. Его восхищает мудрая простота фуг Баха, суровая решимость симфоний Бетховена, благородство и изящество мазурок Шопена.

Однако, увлекаясь общественными и естественными науками, уделяя много времени композиции, Чюрленис не забывает и еще об одном — живописи.

Он начал писать картины еще в Плунге, уже тогда всех восхищая тонкостью рисунка, своеобразным мягким и теплым колоритом. Микалоюс совершенствуется в Институте изящных искусств, постигая тайны столь не похожего на музыку ремесла.

Так живопись становится вторым призванием молодого артиста. И все чаще на Чюрлениса-композитора оказывает влияние Чюрленис-художник. Его фортепианные сочинения, будто рисунки темперой[3], излюбленной манерой живописца, становятся прозрачнее, наполняются тонкими гармоническими переходами, почти зримым ощущением большого воздушного пространства.

В 1900 году Чюрленис пишет поэму для оркестра «В лесу» — первое в истории литовской музыки симфоническое произведение. То, что в детстве он сумел «подслушать» у природы, — могучую силу, величавое дыхание леса, сейчас, много лет спустя, обратилось в звуки.

Словно живописец, кладущий первые краски на холст будущей картины, Чюрленис начинает поэму отдаленными зовами — «мазками» струнных и деревянных. Это основной мотив, «зерно» на наших глазах рождающегося сочинения.

Постепенно звучание становится ярче, мотивы сливаются и переплетаются, как ветви поднимающегося ввысь ствола. И наконец, вершина — ликующий гимн Природе.