Музыка, магия, мистика

Бог создал мир из музыки! В этом древнейшем космогоническом воззрении мы должны, пожалуй, искать кульминацию взаимосвязи музыки и религии. Мариус Шнейдер в многостороннем и содержательном сочинении [80, с. 12 и далее] обращает внимание на то, как «поющая энергия» в качестве «первого проявления мысли создала мир посредством того, что звук первичной вибрации пожертвовал собой, чтобы прогрессивно распространяться в возрастающем по спирали ритме все более высоких и вновь создаваемых вибраций и постепенно превращаться в камень и плоть… И в мифах о сотворении мира первобытных народов, и в космогониях афро-азиатских высокоразвитых культур в качестве матери мирового Творца упоминается темный, сверхчувственный звук». Быть может, это и есть наш таинственный «абстрактный звук»? Впрочем, здесь также имеется параллель с учением о душе Квинтилиана Аристида. «В Египте это было поющее Солнце, создавшее мир своим светлым криком, или Тот, бог слова и письма, танца и музыки… Прайапати, ведический бог творения, сам был лишь гимном» [80]. Мариус Шнейдер упоминает, что «светлый звук» вначале создал только чисто акустический, светящийся мир и образует первичную субстанцию всего сотворенного. Звук слова формирует тело, смысл слова – это свет, освещающий звук. «Первообразы, которые ведическая традиция обозначает как первичные ритмы (риши), – это слуховые представления». Согласно древнеиндийским воззрениям, материя возникла вследствие затвердения звучащих первообразов, звук – первичный элемент, боги – чистые звуки и в мире нет ни единой вещи, которая не имела бы скрытого голоса. Снова «латентная» музыка, с которой мы познакомились в изречении Рихарда Вагнера. Об этом как о манифестации голоса Бога говорит и испанская мистика. Согласно Сан Хуану де ла Крусу, познать Бога – значит «сначала акустически услышать субстанцию вещей, чтобы затем правильно их увидеть» [80, с. 51]. Согласно Ямблихусу, человек сам становится музыкальным инструментом, когда, слушая музыку, он вспоминает о небесной гармонии, которую его душа слышала еще до рождения тела. Самого распятого Христа Августин назвал музыкальным инструментом, из которого звучит песня милости, для Иоанна Тинкториса Христос – самый искусный музыкант (summus musicus). Только в том случае, если бы сам человек был божеством, он был бы способен слышать чистую небесную музыку, принесенную небесными посредниками на землю, считал Филон Александрийский. Он также упоминает, что уже халдеи в соединении небесного и земного выявили гармонию, объединившую в музыкальном созвучии то и другое [73, с. 23].

И это все же заставляет нас думать, что независимо друг от друга самые разные культуры пришли к одинаковому представлению о происхождении музыки в Божественных регионах и о проявлении Бога в звуке.

Верой в Бога облагорожен каждый отдельный звук не только в классической Греции, но и на Западе, равно как и в восточном мире. Божество становится символом вдохновения, и в этом заключается более глубокое значение древнего мифа, в котором каждая звезда приписывается некоему божеству и ей ставится задача делать человечество счастливым посредством света и звука – и первый и второй находятся в причинной взаимосвязи друг с другом. Именно это философски выразил Цицерон в высказывании, которое является эпиграфом к данной книге: «Musica capitur omne, quod vivit, quia anima coeli est» – «Все живое охвачено музыкой, потому что музыка – это душа небес».

Мысль о космической музыке, укорененная в многотысячелетней традиции, жива и действенна до сих пор, и, возможно, также и в будущем она будет незримо стоять за всеми слышимыми явлениями истинного музыкального искусства, пока мы вновь отчетливо не осознаем ценность древней мудрости, а разорванные взаимосвязи снова не свяжутся в единую картину познания. Раскрыв учебник по музыкальной эстетике доктора Карла Грунски [64], мы снова найдем указания на космическое происхождение музыки. По мнению Грунски, музыка и музыкальное движение относятся «к космическому пространству за пределами Земли», звуки приравниваются к «космическому явлению». «Космическое движение без труда становится движением в нас, и мы, несомненно, тоже принадлежим космосу… Радость и боль, полюса нашего ощущения, мы угадываем чутьем и распознаем в музыке как космическую деятельность… Ничем другим нельзя точнее объяснить космическое движение музыки, нежели предположением, что оно берет начало из воли, – воли, которая проявляется в силе, имеющей бесконечное множество градаций, и в волнении». Не содержится ли также и в некоторых суждениях Шопенгауэра смутное ощущение бескрайних космических просторов, стремление выйти за ограниченные области земного музицирования? «Музыка в целом – это мелодия, текстом к которой является мир».