"Надо не работать, а зарабатывать!" — часто приходилось слышать от Дианы и от прочих "успешных". А как зарабатывать не работая Мария не знала. Как и большинство её современников. Но большие деньги, стабильность и благосостояние были в эти дни именно у неработающих, а зарабатывающих. А "зарабатывать не работая" — это означало уметь "делать деньги". И когда Мария начинала обо всём этом думать, то голова у неё начинала раскалываться, а настроение ухудшаться. А думать чаще всего приходилось об этом после общения с Дианой. Да, у них было уже абсолютно мало общего, а может и вовсе ничего. Кроме одного — подружиться им повезло в том возрасте, когда на всю выгоду и подобного рода условности ты смотришь сквозь пальцы — в детстве, за одной партой.
Сидя на подоконнике в школьной рекреации компания девочек-подростков шумно о чём-то спорила. Вдруг подбежал какой-то безумный паренёк и размахивая пионерским галстуком, закричал:
— Срывайте свои красные тряпки! Хватит быть лохами!
С этими криками он побежал дальше вместе к присоединившимся к нему парой других малолетних безумцев. Девочки оторопели и удивлённо переглядывались.
— Что за придурок? — вопросила Диана. — Дикое время какое-то.
— А вот и неправда! — эмоционально возразила ей другая, в коротенькой облегающей юбке и довольно обильным макияжем, несмотря на свой детский по сути возраст. — Моя мама говорит что мы избавились от оков!
— От каких ещё оков? — усмехнулась Диана.
— От коммунистических! — гордо заявила вульгарная модница. — Теперь будет свобода и не будет "совка"!
— Ну я рада за тебя и твою маму, Катюш, — рассмеялась Диана. — Хотя скорее вас стоит пожалеть…
— Это почему?
— В полку глупцов прибыло! — засмеялась Диана и её подхватили две другие находящиеся рядом девочки. — Вы может с мамой и в совке каком-то жили, а мы в Советском Союзе.
— Ну знаешь! — разозлилась та, что звали Катей и обращаясь к одной из тех двух смеющихся, нахмурила брови — А ты что ржёшь, дура? Фиг я тебе сегодня дам "9,5 недель" посмотреть и "Мальборо" покурить!
— Ну что ты, Катюш, — буквально взмолилась "провинившаяся". — Я же так, за компанию.
— Так вот выбирай правильно компанию! — рявкнула Катя и резко развернувшись, манерно зашагала в сторону класса. Несмотря на четырнадцать лет, женские формы у неё уже вовсю проявлялись.
Её виноватая подруга также виновато засеменила сзади, напоследок незаметно попрощавшись с Дианой и её подругой. Те ей в ответ только сочувствующе кивнули.
— Вот ведь дурёхи, — грустно промолвила Диана. — Не знаю как тебе, Машута, а мне как-то всё это не нравится что сейчас стало происходить.
— Ты про что?
— Да вообще про всё. Как с цепи сорвались. Ведь вспомни, ещё четыре года назад, когда нас принимали в пионеры — это же какая гордость и ответственность была! А сейчас что? Оказывается всё было ерундой? А Ленин, спасший обездоленный нищий и безграмотный народ от царского ига? А "Молодая Гвардия" и моя любимая Любка Шевцова? А Гагарин? Да вообще всё! А так оскорблять свою страну, за которую наши дедушки сражались, обзывая её "совком"… Так могут говорить только самые настоящие предатели и подонки о своей стране! Ты знаешь, мне как-то внутри себя очень стыдно за всё что сейчас происходит и непонятно мне это… Продаются за какой-то поганый видик и жвачку те, кто вчера давал клятву перед красным знаменем…
— Да, противно это всё… И ты права — непонятно…
— Вот никогда не стану такой продажной и беспринципной как Катька, веришь? — Диана пристально посмотрела своей подруге в глаза и в них была абсолютная твёрдость и серьёзность.
— Верю.
— Ай, ладно, — улыбнулась Диана. — Сегодня "Три орешка для Золушки" будет по телику! Обожаю этот фильм!
— Я тоже!
— Приходи ко мне — вместе посмотрим на красавца-принца!
— Договорились!
Зазвонил звонок на урок и подруги весело заторопились в класс.
А теперь общество поделили на "успешных" и "неудачников". Это было чудовищно и несправедливо, и это очень угнетало Марию. Однако так было во все времена. Лев Толстой, к примеру, бесконечно мучился, признаваясь в своём дневнике: "Все больше и больше почти физически страдаю от неравенства: богатства, излишеств нашей жизни среди нищеты; и не могу уменьшить этого неравенства. В этом тайный трагизм моей жизни…"