Музыка на иностранном

Роберт Уотерс писал книгу по заказу правительства; привилегированная работа, наверняка ему пришлось пройти проверку, прежде чем он получил допуск к закрытым архивам. Зато во время работы он мог изучать любые секретные материалы. Видимо, в процессе работы он обнаружил что-то такое… такое… (Что такого он мог обнаружить?) И он написал об этом, о чем-то, что он обнаружил, о чем нельзя было писать — он отказался играть в эти игры и переписывать историю под диктовку партии и правительства. Он стал опасен для них, и его убили. Они что-то испортили в его машине; подстроили аварию и украли его бумаги — все его опасные открытия. Они внимательно осмотрели место аварии — и им было плевать на человека, которого они убили (или бросили умирать). Все, что им было нужно, — его бумаги. А то, что потом отдали родным — пачка мятых листов, — это дешевая третьесортная подделка; жалкое подобие стиля Роберта Уотерса. Может быть, их написали уже после аварии, где-нибудь в кабинете, а потом специально запачкали, чтобы это смотрелось так, как будто листы лежали на земле. Или, может быть, их приготовили заранее, и кто-то стоял в темноте на вершине холма рядом с разбитой машиной и швырял эти листы в моросящий дождь. Возможно, что именно так и было.

Но Дункан не хотел разговаривать с девушкой. Он ничего ей не сказал.

Три дня Лоренцо прожил в полумраке, в зашторенном гостиничном номере. Он видел, как подозреваемые по одному подходили к машине — вставали рядом, украдкой оглядывались по сторонам. Мужчина обычно закуривал сигарету, женщина поглядывала на часы. Эта их нерешительность явно что-то означала. Почему они останавливались у машины? Чего они ждали? Какого сигнала?

Никто не хотел говорить об аварии — тогда все тряслись за собственную шкуру. Но время прежних порядков прошло, и архивы открылись для широкого доступа. Кинг отговаривал Дункана ехать. «Мы все тогда совершали поступки, о которых теперь не хочется вспоминать». Так он сказал — что-то вроде того. Собственно, с этого и начался их дурацкий спор.

Подходит контролер. Дункан достает из бумажника свой билет, девушка лезет в сумку.

— Спасибо. Ага. Все в порядке. Счастливого пути, барышня. Благодарю вас, сэр. — Придирчивый взгляд на билет. — Хм. У вас белый билет.

— Да. Сегодня ведь «белый» день, правильно?

— Нет, сэр, сегодня скидка только по розовым билетам, остальные поездки — по полной стоимости. Придется доплатить разницу. — Контролер листает пожелтевший тарифный справочник. — С вас еще два фунта.

Дункан лезет в бумажник: фунтовая купюра и четыре шиллинга мелочью. Контролер собирается записать имя и адрес Дункана, чтобы он потом перевел деньги. Но тут вмешивается девушка:

— Простите, сколько вам не хватает?

— Нет-нет, что вы, я сам все улажу!

— Нет, все-таки сколько? Два фунта у меня есть, вот! Возьмите, пожалуйста.

Она настойчиво сует ему деньги, и он берет у нее шесть шиллингов; контролер кладет их в карман и уходит. Дункан обещает вернуть девушке деньги, хотя знает, что этого никогда не будет.

— Знаете, — говорит она, — в Италии на эти деньги и почтовой марки не купишь.

Наверное, она пытается его приободрить, но Дункану, наоборот, неудобно — он чувствует себя нищим, и это ему неприятно.

— Я как-то не рассчитал с деньгами, — говорит он. — Потратил в Лондоне больше, чем собирался.

— Да-да, я заметила — там в магазинах сейчас так много импортных товаров.

— Я потратился не на покупки — мне пришлось заплатить, чтобы просмотреть кое-какие документы.

Здание Государственного архива оказалось совсем не таким, как ожидал Дункан. Намного меньше, чем он себе представлял. Обветшалая приемная для посетителей с деревянной конторкой в одном конце, и ряды стеллажей с папками во всю стену, от пола до потолка. Но только на первый взгляд. Это — всего лишь вестибюль. Здесь лежат только те документы, доступ к которым открыт для всех, следовательно, ничего важного здесь нет.

Сначала никого из сотрудников не было, потом пришел один клерк; он затребовал удостоверение личности Дункана еще до того, как тот объяснил, что ему здесь нужно. Чиновник записал его имя и адрес, а когда Дункан сказал, что хочет посмотреть досье своего отца, он услышал в ответ, что может взять только свое досье, архивные данные на других людей выдаются исключительно по постановлению суда. Тягостные бюрократические препоны и запреты подобного рода были очень хорошо знакомы Дункану. Бюрократия всегда сопротивляется переменам — стоит до последнего.