Музыка на иностранном

После обыска у Мэйса оказался клочок бумаги, на котором с одной стороны был написан твой телефон и стояла пометка «ПАВ», а с другой — была строчка из стихотворения. Это выглядело непонятно, но вполне безобидно. Мэйс явно очень гордился выпавшей ему удачей, которую приписал своей интуиции. В порядке общей проверки он просмотрел архивы, чтобы уточнить — к чему могли бы относиться буквы «ПАВ». И нашел копию «Паводка» — Дженни тут ни при чем; эта копия лежала в архиве пять лет. Все, что ему оставалось, — бегло ее просмотреть и обнаружить стихи. Тогда он внимательно перечитал статьи — и понял, что наткнулся на кое-что посерьезнее. На статью про Сесила Грива и легализацию гомосексуалистов.

Он все пытался выяснить, какое отношение к памфлету имеешь ты — я выкручивался Бог знает как. У него ничего не было против тебя — только номер телефона. Но он почему-то считал, что ты тут очень даже при чем. Он спросил, гомосексуалист ли я; я сказал — нет. Тогда он спросил то же самое про тебя. Он заявил, что статью написал один из нас — я так понял, что именно из-за этой статьи он так в нас и вцепился. У Мэйса совершенно недвусмысленные взгляды на мораль. Помнишь эту статью? Я ведь не хотел, чтобы ты ее публиковал.

Чем больше я изворачивался, тем хуже все выглядело для тебя. В общем, я сказал Мэйсу, что статью написал я — и статью, и все остальное. Сказал, что «Паводок» — моя идея и целиком моя работа. Что я предлагал тебе написать что-нибудь для памфлета, но ты отказался. Конечно, пришлось сознаться, что я гомосексуалист. Но я уже ничего не стыдился — я словно перешел некий рубеж; каждое новое признание давалось легче предыдущего — я почти получал удовольствие, сознаваясь. Я гордился собой, когда признавался даже в том, в чем не был ни капли виновен. Я понимал, что спасаю тебя — но не знаю почему, у меня было ощущение, что спасаю я себя. В конце концов, когда я признался во всем, я сказал Мэйсу, что он может теперь делать со мной все, что хочет.