Так сильно небесные пушки палят,как будто немецкие пушки палят, —не бойся, дитя, это просто салют,огней бесполезный полёт.Не бойся, дитя, никого не убьют,уют создают… понимаешь, уют:уют создают – и палят, и поют,палят, и палят, и поют.А если случайно кого и убьют,то это не страшно: он сам виноват,не понял, что всё это просто салют,огней бесполезный полёт,что всё это к новому счастью прелюд,что все вокруг были несчастны сто лет,но после купили себе арбалети пушку, и в небо палят.Не бойся, дитя, они просто шалят —шалят и сбивают с небес самолёт,шалят и сбивают с небес драндулет,в котором сидит Абсолют…Но всё это так, они просто шалят,и звёздною пылью пылят, и поют —и плачет, разбившись об лёд, Абсолют,но в этом он сам виноват.
«То капризы сердечной аорты…»
То капризы сердечной аорты,то истерики мелких петард…А однажды мы были бессмертныи рядком выходили на старт,но, финала смешную приманкуоставляя, конечно, чужим,твёрдо знали: вот кончим разминку,а потом навсегда убежим.Подобравши свои неужели,жили-были и – что там? – нули,мы и впрямь навсегда убежалии следы за собой замели,ни полян не оставив, ни просеки такую придумав судьбу,чтоб почтенный какой-нибудь классикзавертелся юлою в гробу.Ан пора успокоиться классикуда и нам… – осмотреться в путии бессмертными санками пу снегупару вечных штрихов провести.
«Ничего не случилось. Весёлый верстак…»
Ничего не случилось. Весёлый верстакпостучал и замолк, заперев свою челюстьна запор, на замок, – и всё кончилось так,как положено, и ничего не случилось.Был ноябрь – нет, не так: был ноябрь ноябрём,отмывались водою кровавые пятна.Становилось понятно, что мы не умрём.И что мы не живём, становилось понятно.Сад давно был не сад никакой – сад был сед.Дискобол отодвинулся от дискоболши.Зажигали огни, но давал этот светровно столько, чтоб всем не попбдать – не больше.День у края стоял и держался как мог —на каком-нибудь ветхом «навряд ли», «едва ли».В горле – нет, прямо в сердце – собрался комоки мешал говорить, и слова застревали.И часы, зажимавшие время в зубах,навсегда забывали про велеречивостьи упорно молчали.И дай-то нам Бог,чтобы завтра опять ничего не случилось.