Музыка ночи

Сейчас он, конечно, знал все. Хэтти Гордон по-своему любила внука и хотела, чтобы он избежал участи своего отца. Маркус не помнил, как оказалось, что его мать стала постоянно присматривать за Джеймсом. Наверное, "Ворона" нашла работу, и о нем некому стало заботиться. В те времена логичнее всего было обратиться к соседке. И с самого начала, когда им обоим было по пять лет, Джеймс и Маркус стали неразлучными друзьями. Они ловили рыбу в реке и ночевали в спальных мешках, отгоняя комаров и глазея на звезды. Они лазали по деревьям или воображали себя пиратами. Становясь старше, они говорили о девчонках на своем особом языке, и даже когда Джеймс, с его харизмой, золотыми глазами и кожей цвета бледной охры, стал пользоваться большей популярностью, Маркуса это не раздражало.

За всю свою жизнь он никогда не испытывал более чистой любви, чем к Джеймсу Гордону. И еще он был абсолютно уверен, как в том, что эта рука — правая, а тот палец — на левой ноге, что Джеймс испытывал к нему точно такие же чувства.

В это прохладное золотистое утро, оставив спящую жену и детей, Маркус прикасался к большой букве Д, выгравированной на черном граните, и ощущал печаль, которую ему никогда не превозмочь. Он поднял голову, оглядывая скаты крыш и спящие окна городка. В своем вечном горе и тоске по другу, который погиб в далеких джунглях, он был не одинок. Были еще Конни Юинг, Роузмэри и Блю.

Блю. В те дни, когда он задумывался об этом, Маркус находил только одну причину своей дружбы с белым, который был на пятнадцать лет его моложе, — это сходство Блю и Джеймса. Не цвет кожи, не возраст и не воспитание, а какое-то сияние в улыбке, какая-то нотка в смехе. Даже какая-то обреченность в выражении его лица и тот соблазн, который он представлял для женщин.

Встав, Маркус позвенел ключами в руке и позволил себе ощутить тихую, спокойную гордость. Благодаря тому, что он не забыл, как работал над этим, мемориал стал действительностью. "Можно увековечить память и о Мейбл Бове, — подумал он, направляясь на работу. — Привести в порядок пару комнат в одном из ее старых домиков или устроить выставку фотографий в библиотеке". Роузмэри будет более чем рада помочь, в этом он уверен, и с выходящей в следующем году биографией, что пишет Элли, все вместе может привлечь внимание туристов.

Он посмеялся над собой: "Памятники — это мы сами. Мы помним — значит, и памятники не нужны".

Элли спала как убитая и проснулась, когда Эйприл положила морду на кровать и нетерпеливо заскулила прямо ей в лицо. Элли открыла один глаз, почувствовала, как в затылке накапливается головная боль, и накрыла голову подушкой. Эйприл положила лапы на кровать и, просунув нос под уголок подушки, снова тихо заскулила. Элли погладила ее уши, но псина настойчиво полезла еще дальше.

— Ладно, ладно.

Элли со вздохом встала, одернула рубашку, потом прошлепала до двери и выпустила собаку. Снаружи было темно, низко нависали облака, в воздухе пахло надвигающимся дождем, и она посмотрела на часы. Почти полдень. Удивительно, что она проспала так долго.

Блю!

Это имя пронеслось сквозь нее, когда она умывалась и включала кофеварку. Она сонно склонилась над стойкой, босиком, непричесанная, уставшая после длинной недели, заполненной работой.

Блю! Воспоминания кружили в ее не совсем еще проснувшемся мозгу — его волосы, его руки, его ресницы, его смех. И безмолвная, чувственная волна — рот-язык-руки-волосы — прокатилась по ее позвоночнику, голове, отозвалась в бедрах.

Блю! Начался дождь. Вначале упало несколько капель, стукнув о крышу веранды и по сухой земле, потом больше и больше, очень быстро, пока домик не окружила стена шуршащего, успокаивающего плеска. Звонкий лай донесся с крылечка, и Элли фыркнула от смеха, открывая дверь Эйприл. Собака ненавидела мокнуть под дождем.

Но рядом с собакой стоял человек. Элли, все еще заспанная, добрую минуту моргала глазами, пока не поняла, что стоит в ночной рубашке, старой, с рисунком, изображающим кошек. Она закрывала ее до колен, но ткань была такой старой, что девушка внезапно очень остро почувствовала свою кожу, соски и резинку трусиков поперек живота. И она не успела причесаться.

А он никак не пытался помочь ей выйти из этой нелепой ситуации, просто стоял на фоне стены дождя и выглядел как кинозвезда на обложке альбома — может, что-то туманное, нежное, братья Олмэн с песнями соул — в джинсах и простой белой майке, с волосами до плеч и непобритый.

Она не знала, что делать — сложить руки, чтобы закрыть грудь, или убрать и пригладить волосы, а без кофе было трудно быстро соображать, поэтому она не сделала ничего, потом попыталась сделать и то и другое, прикоснувшись к безумно торчащим волосам.

— Я не одета для гостей, — наконец произнесла она. — Приходи, когда я выпью кофе, может, тогда смогу связать пару слов.

Но он не понял намека. И вместо этого вошел в домик.

— Ты выглядишь утром как раз так, как я себе и представлял, — сказал он, и это прозвучало не как игривая любезность, голос его был теплее, глубже, нетерпеливее.