Музыка Океании (СИ)

Ника не сводила глаз с Эльпис, хотела подметить хоть едва заметную смешинку, но у той на лице ни единый мускул не дрогнул. Удивительным оставалось то, что даже Пигмалион, без сомнений влюблённый в свою музу, мог не заметить подмены. Она могла бы списать это на грим, расстояние, освещение, но ведь такие вещи как голос, подача и энергетика точно отличались. Если публика и догадаться не могла об их играх, то уж директор агентства знал историю Эльпиники.

— Качество звука хромало. — Строго процедила Эльпис, решив избежать подробностей в обсуждении своего потрясающего «биса», который она сама пропустила. — Я не буду выступать в «Олимпусе» до тех пор, пока они не придумают хоть что-то с этим скрежетом на высоких частотах. Серьезно, неужели я одна его слышу? Так недалеко докатиться до больничной палаты.

Пигмалион поцеловал её в макушку и приобнял за плечи.

— Я поговорю с звуковиками, — пообещал он. — Но выступать придётся. Люди требуют билеты, мы объявили ещё два дополнительных концерта здесь. Если опять будет фулхауз, можно запустить турне по стране.

— Что, прости? — Эльпис вырвалась из его рук и развернулась в кресле, уставившись на Пигмалиона.

— Никто не сообщал о ещё двух концертах. — Поддержала подругу Ника.

Пигмалион не удостоил её ответа, даже не взглянул на неё. Он всегда вёл себя так, словно они с Эльпис были наедине. Или, как если бы мы правда были с ней одним человеком…

— Я сообщаю сейчас, — пожал он плечами.

— Нет-нет… исключено! — Эли замахала руками. — Я и так работаю на пределе. Эльпиника это же не те девочки, что открывают рот под фанеру и кривляются в коротких юбках на потеху толпы. Мы выдаём качество, высочайший уровень. Ты понимаешь, сколько я вкладываю в каждую песню, в каждый номер…

Он схватил её порхающие запястья и уложил на колени, присев рядом, чтобы говорить, находясь с ней на одном уровне. Прямо как заботливый родитель общается с капризным ребёнком.

— Никто не требует от тебя такого фанатичного перфекционизма. Будь проще, Эли, — Нике резануло это обращение. Только она одна могла так нежно называть свою девушку. — Билеты продаются хорошо, сейчас самое время хоть немного начать почивать на лаврах.

— Ты что, не понимаешь, что я так не могу?!

— В конце концов, — Пигмалион выпрямился и стал двигаться к выходу из гримёрки. — Эльпиника может позволить себе выступать в два раза чаще. Боги, да хоть параллельно в двух городах! Пользуйтесь этим. Сейчас то время, когда нужно делать упор на количество. Если ты считаешь, что устаешь, то пусть выступает вторая.

— Я не этого хочу! — выпалила Эльпис, почти срываясь на истерику. Обстановка накалялась. Ника понимала, как остановить эту бурю, но ничего не могла сделать, пока Пигмалион находился в одной комнате с ними.

Уже стоя у двери, он остановился, развернулся к ней и холодно изрёк:

— Концерт уже объявлен. Мы не будем его отменять. У тебя есть контрактные обязательства и там сказано, что решения о выступлениях принимает компания, с тобой их лишь согласуют и ставят в известность. Поэтому решайте сами, каким составом вы выйдете, но выступления обсуждению не подлежат.

С таким железным вердиктом Пигмалион покинул гримёрку. Наверняка он понимал, что разозлил своими словами Эльпис и не хотел видеть её нервный срыв. Ушёл, делая вид, что она в порядке, оставив все вытекающие проблемы на голову Нике. Это было вполне в его духе. Нику просто поражала эта показушность, простота с которой он закрывал глаза на истинные чувства своей фаворитки, при том постоянно делая вид, что ценит и заботится о ней. При том, Ника была уверена, что с точки зрения Пигмалиона это вполне нормально. Его устраивала вся та фальшь, с которой он жил, и в которую искренне верил. А может, ему было просто наплевать.

Эльпис не смогла справиться с переполнявшей её сердце лавиной, а Ника в свою очередь, не успела ничего предпринять. Разъярённой львицей она схватила вазу с цветами, которые принёс Пигмалион и швырнула её в дверь, за которой он скрылся. Покорёженные головки цветов, брызги стекла и воды взорвались как фейерверк, забрызгав всю гримёрку. Эльпис заворожённо смотрела на этот бардак, эмоция ярости, казалось, впечаталась ей в лицо, она ничего не сказала и даже не закричала. Зная её, Ника догадалась, что подругу просто очень впечатлила сцена разбивающейся о дверь вазы. Эльпис любила такое — яркое, отчаянное, громкое, невероятно красноречивое. Такие вещи она называла «настоящими». Она вообще была зациклена на идее натуральности, истинности, правды в единственном её проявлении. Может, потому что сама слишком часто и слишком много притворялась, врала, лукавила.

Ника не смела прервать очарование, напавшее на подругу. Она стояла над Эльпис, словно ожидала какого-то знака, жеста, слова, хоть чего-то, чтобы вновь получить право заговорить.

— Эли? — наконец осмелилась она прервать затянувшуюся паузу.

— Это было очень красиво, — произнесла Эльпис, с трудом выдавив слова из себя.